(Не)единственная

Мы вдвоем переступаем порог. Я смотрю и не верю глазам: стол, накрытый на две персоны. Но это не все. Посреди стола высится большая серебряная чаша, в которой желтеют манты.

Теряю дар речи. И слышу, как Дарион произносит негромко:

– Ты же хотела пообедать вдвоем? Вот, давай пообедаем.

Моему удивлению нет предела. Но я решаю не задавать вопросов, а принять все как есть. Хотя один вопрос все же крутится на языке.

Дарион ест молча, я тоже. Чувствую, что он наблюдает за мной. Сижу, ощущая его изучающий взгляд, ковыряю манты серебряной вилкой. То, что столовые приборы, тарелки и кубки здесь из серебра, меня уже не удивляет. После увиденного и пережитого за эти дни меня мало что может удивить. Разве что внезапная перемена в самом Дарионе.

С чего это вдруг он проявил любезность к нежеланной жене? Особенно после того, как я послала его на глазах у слуг. Сомневаюсь, что все дело в «ночи любви».

Вот он откладывает приборы, ставит руки локтями на стол и, положив подбородок на переплетенные пальцы, произносит негромко:

– Не знал, что ты умеешь готовить.

Я делаю усилие и проглатываю застрявший кусок.

А Дарион продолжает смотреть. Молча, испытующе. Ожидая ответа.

В кубках золотится легкое вино. Я запиваю першение в горле и, тщательно подбирая слова, говорю:

– Девушек из благородных семей учат готовить.

Надеюсь. Иначе мне точно несдобровать.

Он изгибает левую бровь. Смотрит чуть удивленно.

– Прежде ты не спускалась на кухню.

– Я была неправа.

Бровь выгибается еще больше. В глазах Дариона вспыхивает насмешка.

– Интересно… – тянет он, откидываясь на спинку стула. Берет кубок и смакует вино. – Интересно… Могу я узнать причину таких изменений?

Теперь уже я удивленно смотрю на него.

– А разве не ясно? Я пытаюсь сохранить наш брак.

Мне кажется, что слова звучат неискренне, лживо. Но я всеми силами пытаюсь не опустить взгляд и не дать голосу дрогнуть. И вообще стараюсь всем своим видом выражать раскаяние и смирение.

Только в чем мне раскаиваться – не пойму.

Анабель, зараза, утаила от меня что‑то важное. Непонятно, какие отношения связывают ее с мужем, но взаимной любви там точно нет!

– Сохранить брак? – повторяет Дарион странным тоном. – Не лучшая идея, учитывая мое положение.

Я опускаю голову, делаю вид, что занята содержимым тарелки.

– Ты же понимаешь, о чем я? – спрашивает дарг.

Киваю.

– Да. Ты боишься пропустить Бал Невест и еще на пять лет остаться без наследника.

Слышится шумный вздох.

– Не на пять лет, а навсегда.

Вскидываю на Дариона потрясенный взгляд:

– Навсегда?!

 

На его губах играет горькая усмешка. В глазах – усталость.

– Да, Ани. Я уже вычерпал свой лимит. Сто пятьдесят лет – это крайний срок, когда дарг может претендовать на невесту, а мне, как ты знаешь, как раз столько и будет в этом году.

Ошеломленно смотрю на него. В голове рефреном повторяется услышанное: сто пятьдесят лет… сто пятьдесят…

Мужчине, что сидит передо мной, целых сто пятьдесят лет! Господи, да это же глубокая старость по нашим меркам!

– Э‑э‑э… – решаюсь спросить, – а сколько вообще живут дарги?

– По‑разному, – отвечает уклончиво и кладет руки на стол, – но своей смертью мало кто умирает.

Я невольно смотрю на его пальцы. Бледные, длинные и сильные. Пальцы, что касались меня этой ночью.

Вспоминаю, о чем читала в книгах. Да, там говорилось, что дарги очень воинственная раса, и мало кто из них доживает до глубокой старости. В основном, гибнут в боях и стычках.

Но ведь сейчас, вроде, у них временное затишье. Не воюют ни с кем. Или… я ошибаюсь?

Впрочем, какое мне дело? Мне бы со своими проблемами разобраться. Например, повернуть разговор в нужное русло.

Набираюсь храбрости. Глубоко вдыхаю и, протянув руку через стол, накрываю ладонь Дариона.

Его пальцы тут же сжимаются в кулак, в глазах появляется настороженность.

Но руку он не отдергивает, уже хорошо.

Подбодренная, начинаю:

– Бал Невест только через три месяца. Почему мы должны расстаться сейчас? Не лишай нас последнего шанса! Давай попробуем еще раз!

Его лицо застывает. В потемневших глазах плещется непонятное мне пронзительное чувство. Может, боль, а может – надежда. Он колеблется, и я подталкиваю его, добавляя в голос ласковых ноток:

– Пожалуйста, Дар.

Он вздрагивает. Взгляд становится резким, холодным, и я понимаю, что допустила ошибку, только не знаю, в чем именно. Но уже не могу замолчать.

– Доверься мне, – говорю, теряясь под этим взглядом. – Пожалуйста. Обещаю, если у нас ничего не выйдет, я уйду сама. Уйду на твоих условиях и никогда ни о чем не попрошу.

Между нами застывает молчание. Ложится на плечи тяжелым, удушливым облаком.

Дарион продолжает смотреть на меня. А я чувствую, как к щекам приливает то жар, то холод, и внутри у меня все сжимается. «Пожалуйста, – мысленно молю, – пожалуйста, скажи: да!»

Если бы он только знал, как мне это нужно!

Молчание затягивается. Я боюсь, что уже не услышу ответа, но Дарион внезапно отмирает.

– Хорошо, – произносит глухим тоном. – Еще один месяц. Если в течение этого времени ты не зачнешь, мы расстанемся без истерик и упреков. Со своей стороны обещаю, что позабочусь о твоем будущем.

Он высвобождает руку из моих пальцев и, поднявшись, идет к дверям.

– Подожди! – спохватываюсь и вскакиваю вслед за ним. – У меня есть условие!

Дарион застывает. Его плечи напряжены, спина прямая, как палка. Он не считает нужным обернуться ко мне.

– Какое? – слышу бесцветный голос.