Не возвращайся

– Я поняла, Анастасия Николаевна. Вы можете не верить, но мне очень стыдно перед Глебом. Он лучшего заслуживает. Я знаю, что сделала ему больно. Мне он, правда, нравился. Но… простите, – пропищала она.

– За что простить?

– Вы знаете, за что. Чувствам не прикажешь, – прошептала Тамила и снова замолчала. А затем её словно прорвало, девица, глотая слова, запинаясь, выпалила: – Я понимаю, что это неправильно. У вас семья, дети… я даже не рассчитывала ни на что, клянусь вам. Где я, и где Паша! Но мы общались, сблизились и, о, Господи, – она спрятала лицо в ладонях, выдохнула шумно, – мы влюбились так, что я даже забыла про вас, про Глеба. Мне должно быть стыдно, но мне не стыдно за наши чувства.

– Хватит. Достаточно.

– Подождите, – она схватила меня за руку. – Вы для Паши в приоритете, он мне прямо сказал – что на этом всё. И я понимаю его, вы же Пашина семья. Но вы бы видели, как он несчастен! Паша ведь любит меня, но ради вас готов отказаться от нас.

Меня колотит. Глохну от боли и гнева. Либо Тамила великая актриса, либо она правду говорит – тихо рыдает, смотрит на меня с мольбой, и… любит. Пашу. Моего мужа.

– Ты смеешь просить меня отойти в сторону и благословить вас?

– Я… да, я прошу. Я смогу сделать Пашу счастливым, – губы Тамилы скривились, она разрыдалась, развернулась и побежала по лестнице прочь от меня.

А у меня по‑прежнему нет слёз. Из‑за ерунды я плакала тысячу раз, а сейчас, когда по десятибалльной шкале боль ощущается на максимум – не могу.

Я подошла к подоконнику, опустила на него сумочку, прижалась лбом к прохладному стеклу. Как же я хотела увидеть в Тамиле наигранность. Браваду, ложь, хоть что‑то, что дало бы мне веру в мужа.

Но я ей поверила.

В то что общались. Что сблизились. Предавали.

Хватит! – приказала себе встряхнуться. Я же не ради Тамилы сюда явилась!

Несколько раз сжала ладони в кулаки, разгоняя кровь. Руки онемели, мёрзнут. Но в Пашин кабинет я должна войти не уничтоженной, а спокойной.

В приёмной я остановилась. Выдохнула, кивнула секретарю, и вошла в кабинет мужа.

– Ася? – Паша чуть привстал, заметив меня. Нахмурился еле заметно, правой рукой собрал с угла стола несколько измятых салфеток и выбросил их в урну под стол.

Так горячо с Тамилой прощался, что пришлось несколько салфеток использовать? Надеюсь, презервативы я здесь не увижу. Или я уже накручиваю себя.

– Проходи, – Паша оглядел свой стол, кивнул мне на диван. – Что‑то с детьми? Или ты о нас пришла поговорить?

У меня слова не идут. Опустилась на диван. Чувствую себя немой. Так хочется накричать на Пашу, истерику закатить – я ведь имею на это право – душу отвести. Но истерики мне всегда плохо удавались, я слишком привыкла уважать Пашу. Вся моя жизнь в принципе состоит из привычек: Паша уже с нами не живёт, а я автоматически купила продукты для приготовления его любимых блюд. Много лет я только о нём и детях думаю, буквально целыми днями.

– Ась, может, попросить нам кофе принести? Или чай?

– Нет, спасибо, – голос, наконец, прорезался. – Я пришла поговорить насчет Глеба.

– У него осложнения? – вскинулся Паша с искренней тревогой. – Говори, не томи.

– Ты устроил ему выступление в клубе. Глеб намерен петь, но у него сотрясение. В клубах шумно, а на сцене аппаратура, громкость запредельная, для мальчика это опасно.

– Ась, давай я зайду сегодня и поговорю с сыном.

– Думаешь, он послушает? – улыбнулась невесело. – Паш, я специально не звонила тебе насчет этой проблемы, а приехала. Глеб обозлён, и вряд ли разговор с тобой ему поможет. Он, скорее, назло не только в этом клубе, но и в других выступит, плюнув на здоровье.

– А тебя он не слушает?

– Я пыталась с ним говорить, но опасаюсь давить. Ты можешь поговорить с другом… Васильченко клуб открывает, если я не ошибаюсь?

– Да.

– Попроси устроить выступление не на открытии клуба, а через время, в какой‑то другой оживленный вечер. А насчет открытия пусть скажет что, например, партнёр настоял на других звёздах. Или что с аппаратурой неполадки. Или еще что‑то. Придумай, Паш.

– Придумаю, – кивнул он. – Но я всё же зайду сегодня. Дети на звонки не отвечают. Пора бы им вспомнить что я не дальний родственник, а отец.

– Паша, ты только хуже сделаешь. Не приходи, – поднялась, мечтая убраться отсюда как можно скорее.

– Почему? Ася, ты хочешь чтобы дети не общались со мной? Настолько сильно ненавидишь меня? – остановил меня голос мужа.

– Ты еще скажи, что я их против тебя настраиваю. Паш, не смешно. Лику я в твоем кабинете застала в слезах. Она скучает. Глеб тоже. Они раздавлены, детям нужно время а не напоминания что ты отец, они помнят, поверь. Потому и ведут себя так.

– Даже Лика, – покачал Паша головой, будто не веря.

Я тоже не верю. Лика любит меня, конечно. Очень. Но Паша для дочки всегда был божеством, и Лика даже соперничала со мной за его внимание. И Паша дочку обожал, часто на работу с собой брал, гордился ею – Паше было лестно что Лика в него пошла.

Ему больно сейчас, я вижу. А еще я вижу то, о чем говорила Тамила – Паша счастливым не выглядит. Бледный, белки глаз красноватые, скулы стали острее. Похудел, кажется. Выглядит неважно. Это из‑за потери семьи или из‑за расставания с Тамилой?

– И всё же, я приду. Подождешь несколько минут, вместе домой поедем?

– Паш, если хочешь, приходи. Но домой я поеду одна.

– Сколько тебе еще нужно времени? – кивнул мне муж. – Сколько еще мы будем жить отдельно?

– Возможно, всегда, – прошептала. И не выдержала: – Я Тамилу твою встретила.

– Она не моя.

– Уже не твоя, ты хочешь сказать? Рыдала, что ты ради нас с ней расстался. О вашей любви рассказывала. Паш, а мы вообще стоим таких жертв с твоей стороны? Может, не стоило бросать её? Или скажешь, что Тамила у тебя не была и вы не разговаривали?

Паша поморщился устало и бросил:

– Она здесь была. И? Думаешь, мы трахались? Так спроси, и я отвечу.

 

Глава 13