(не)запланированная любовь
Ее хватка нерушима. Я кашляю, не в состоянии сделать вдох. Но агония, вспыхивающая в легких, ощущается приятно, и я погружаюсь в нее, чтобы спастись от преследующего смятения и горя.
⏤ Я… мне что‑то нехорошо, мам, ⏤ бормочу я.
Руки безвольно свисают по бокам вдоль тела. Хочу обнять ими самого близкого человека, но не выходит пошевелить и кончиками пальцев. Отстранившись, мама заглядывает мне в лицо и тоже начинает плакать. Я что, одна здесь не заливаюсь слезами? Совсем ничего не чувствую. Словно из меня вырезали огромный кусок, и оставили ту часть ничем не заполненной.
⏤ Я в порядке, мам, ⏤ силюсь выдавить улыбку.
Уголки губ едва‑едва приподнимаются, но ровно через мгновения падают вниз.
⏤ Ксюшка, что у вас с Максом произошло? Куда это он ринулся? Кольца забыл? ⏤ Катя, воинственно подхватив полы нежно‑фиалкового платья, требовательно смотрит на меня в ожидании внятного объяснения.
Так много лиц вокруг… Одолеваемые любопытством, люди стекаются в моем направлении и создают некое подобие плотного круга. Я растерянно взираю на каждого из них, они словно блестки и камушки в калейдоскопе: плывут, хаотично перемещаются, вертятся и крутятся… Пространство искажается, погружая меня в новую реальность, где я ⏤ крошечный зверек, загнанный в угол. Мне дико не нравится это новое чувство, и я хочу как можно скорее выбраться из него, вернуться в прежнюю жизнь.
Кто‑то пронзительно вскрикивает, стоит мне пошатнуться. Но сумев обрести равновесие, я вновь падаю.
Похоже, обморока сегодня мне не избежать.
Что сталось с моей чудесной, наполненной светом любви вселенной? Мир с оглушительным треском разбивается на осколки. Океан таинственно‑прекрасных удивительных цветов, расстелившихся повсюду, обращается в зловещую черноту. И в самом ее сердце клубится призрачный образ зеленоглазого незнакомца. Его лицо становится последним, что я вижу перед тем, как потерять сознание.
Глава 3
Скребущая головная боль вырывает меня из забытья. Она неторопливо и щедро позволяет прочувствовать каждый мучительный момент ее нахождения внутри разума. Мысли вязким потоком вливаются в сознание; они туманны, безлики, но обжигают подобно хлестким ударам раскаленного хлыста.
Я распахиваю глаза и вижу перед собой неподвижную полупрозрачную ткань балдахина. Изучаю немигающим взглядом предметы, окрашенные в бронзовый цвет позднего заката. Комната, очертания которой я вскоре узнаю, погружена в обилие золотых оттенков. Естественное освещение спальни немного режет глаза, и я спешу протереть их кулаками.
Тело ощущается напичканным ватой. Я делаю попытку принять сидячее положение, но затылок будто налит свинцом и продавливает перьевую подушку.
Как давно я здесь?
Накрываю лоб рукой и пальцами массирую горячую кожу.
Я ловлю себя на мысли, что Максим, должно быть, очень переживает из‑за моего внезапного обморока.
Стоп.
Ведь все не так.
Пульс подскакивает, стоит мне вспомнить, что именно из‑за его спонтанного решения отменить свадьбу и бросить меня я угодила в капкан тьмы и провела в бессознательном состоянии черт знает сколько часов.
Глупая, глупая, глупая!
Крепко жмурю глаза. В носу жжет от накативших слез. Стоит мне приподнять немного веки, и теплая влага тут же скатывается по вискам. Как бы я хотела, чтобы вместе со слезами ушла и боль… по крайней мере малая ее часть, и сдавливающее грудь осознание предательства любви всей моей жизни не пыталось уничтожить меня, раскрошить ребра, добраться до сердца и раскромсать его.
Всхлипывая, я переворачиваюсь набок и сворачиваюсь калачиком. Убираю руки от зареванного лица и невольно касаюсь взглядом поблескивающего помолвочного кольца на безымянном пальце – на его место должно быть другое. Обручальное. Из белого золота. С гравировкой. Мы вместе с Максимом продумывали слова и дизайн.
Раздавшийся в дверь тихий стук заставляет меня вздрогнуть и съежиться еще сильнее. Я прижимаю подбородок к коленям, надежнее укутываюсь одеялом, вернее сказать, ныряю в него с макушкой головы, и притаиваюсь. Не хочу, чтобы кто‑нибудь видел меня в таком разбитом состоянии. Да и сама видеть никого не желаю…
– Ксюшенька, ты еще спишь? – в мягком шепоте, скользящем по комнате слабым ветерком, я узнаю голос мамы.
Виновато кусаю губу, потому что не собираюсь отвечать ей.
Снова жмурюсь, блокируя рождающееся изобилие вопросов, которые рвутся слететь с дрожащих губ. В первую очередь я бы хотела узнать, что с Максимом? На самом деле, у меня судорогой сводит пальцы от того, насколько яростно я мечтаю узнать об этом. Вернулся ли он? Догнал ли его Александр Сергеевич, и рассказал ли ему Макс о причине, из‑за которой сорвал свадьбу?
Нет…
Нет, мне нужно остановиться.
Не думать об этом.
Не искушаться приданием значения жестокости человека, в руки которому я вверила свое сердце, а он растоптал его самым немыслимым образом.
К счастью, мама не настаивает на своем присутствии и, что‑то бормоча под нос, кажется, о том, что не потревожит меня до утра, аккуратно прикрывает за собой дверь.
Я избавляюсь на выдохе от воздуха, которым были полны мои легкие. Для убедительности не выползаю из импровизированного укрытия пару‑тройку минут, но когда становится нечем дышать, я сбрасываю одеяло и широко раскрываю рот, совершая жадные глотки.
Я вновь начинаю плакать, и звуки надрывных всхлипываний заполняют каждый миллиметр пространства. Болезненное, надрывистое рыдание не прекращается до тех пор, пока сил выдавливать соленую влагу больше не остается, а к опухшему лицу больно притрагиваться.
Сон затягивает меня в себя, словно в огромную воронку, и в стране Морфея я окунаюсь в череду прекрасных воспоминаний, связывающих нас с Максимом. Но по возвращению в реальный мир глубокой ночью с застывшим криком на губах и новой порцией подступивших слез, я, наконец, понимаю, что душой, кажется, погибла.
Зачем дальше жить?
Зачем просыпаться, если его не будет рядом?
Любовь, обида и горесть вонзаются в сердце острыми копьями.
Я покидаю кровать и даже не пытаюсь скрыть своих шаркающих шагов, когда бреду к лестнице, чтобы добраться до мини‑бара на кухне. Плевать, если услышат, или заметят меня в обнимку с коньяком. Разве это уже так важно? Имею право. Меня бросил жених, черт возьми.