(не)жена для бандита

– Его семья довольно бедна, они не смогут потянуть ни донора, ни операцию. Но вы бы видели этого малыша! Он обязательно должен жить! Он такой маленький – ему всего три года, а уже внятно говорит, играет и выглядит словно ангел. – Я чувствую, что меня несет, и я говорю не то, что хотела, но чувства рвутся наружу сами, вытекают быстрыми словами.

– Мы сможем договориться и выступить спонсорами операции, есть схемы, если заключить трехсторонний договор… Но нужно заказать донорские клетки. Они стоят очень дорого, но… – выхватываю сотовый телефон, открываю заметки и пишу там сумму, в которую оценивают донорский материал в России и за рубежом, отдельно пишу шестизначную цифру – стоимость операции, которую хочу провести бесплатно здесь.

– От всей души прошу вас: войдите в положение! – протягиваю ему сотовый, а у самой руки трясутся. От неловкого движения телефон падает прямо ему на стол.

Дамир Рустамович вздыхает, смотрит на экран, где указана огромная, просто баснословная сумма, берет сотовый телефон в руку и встает. Медленно обходит свой стол, подходит ко мне, почти задыхающейся от волнения. Встает рядом. Он одет в офисный костюм‑двойку, пуговицы рубашки застегнуты на груди, белоснежная ткань натянута так сильно, будто бы там, под рубашкой, не просто тело, а стальной манекен с мускулатурой. Тонкий приятный аромат туалетной воды щекочет ноздри.

Мужчина внимательно разглядывает меня и вдруг медленно поднимает руку, задумчиво берет в руку прядь волос из хвоста, проводит меж пальцев. Такой жест сбивает с толку, и я тут же беру себя в руки. От волнения не остается и следа. Чувствую, как по горлу поднимается пунцовый румянец, достигает щек, и они алеют распустившимся бутонами роз.

Что это значит?

– Наташа… Михайловна, – задумчиво говорит он, и голос его кроток и вкрадчив, как летний дождь за стеклом. – Это очень большой риск и очень большая сумма. Мы не можем на это пойти… Вы должны это понимать.

Зажмуриваюсь и призываю своего ангела‑хранителя, чтобы он нашел, подобрал именно те слова, которые помогут мне переубедить этого богатенького Буратино, смотрящего на меня со странным блеском в глазах.

И, кажется, мне это удается.

– Каждый день мы теряем близких, – голос с каждым звуком становится все тверже. – Но какова эта потеря для родителей? Для матери? Для отца? Потерять собственного ребенка, только что начавшего свой путь? – Слезы подступают к глазам, душат, встают в горле сухим наждачным комком. – Наша с вами задача – не отбирать жизни, о нет. Мы должны дарить жизнь, понимаете? Сражаться за каждую жизнь на этой земле!

– А если эта жизнь не достойна того, чтобы быть здесь? – тихо говорит он, и от его голоса у меня мурашки пробегают по рукам.

– Не может быть такого! – горячо возражаю. – Не может. Каждая душа пришла в этот мир для чего‑то. Чтобы сделать землю лучше. Чтобы сделать чье‑то существование не таким невыносимым. Чтобы помочь ближнему.

В порыве чувства беру его за руку и понимаю, что она холодна, как лед. Или это в сравнении с моей она кажется такой обжигающе сухой? Дамир Рустамович удивленно смотрит на меня, переводит взгляд с моего лица на руки, но я уже не обращаю внимания на это.

– Клиника должна заботиться о своих пациентах. Мы можем договориться, можем оплатить материал. Я готова бесплатно работать, сколько скажете. Но нам нужно спасти эту жизнь, понимаете?!

И тут же выкидываю козырь, который берегла до последнего:

– А что, если бы на месте этого маленького Димки был ваш сын?

После этой фразы он дергается, будто ему дали пощечину. Вырывает свою руку из моего захвата. Поворачивается ко мне спиной и чуть склоняет голову набок, задумавшись.

Проходит минута, другая. Тишина уже становится гнетущей. Я выравниваю дыхание, отдышавшись, и осознание того, что может произойти дальше, топит сознание. А вдруг за такое самоуправство Иван Павлович скажет мне увольняться? С ним‑то я не посоветовалась. Прежде чем идти к руководителю клиники. А что, если Дамир Рустамович сейчас скажет писать заявление об уходе? Мол, такие непрофессиональные девчонки, радеющие за всех и каждого, ему не нужны.

Но вдруг происходит немыслимое. Удивительное. Долгожданное.

Дамир Рустамович оборачивается ко мне, смотрит в глаза пару секунд, а потом улыбается натужной, неискренней улыбкой.

– А знаете, Наташа… Михайловна. Вы правы. Мы должны спасать жизни, а не отнимать их. Тем более детские. Я выпишу все документы. Подпишу бумаги. Иван Павлович все организует.

– Не может быть! – ахаю, приложив руку ко рту. – Спасибо, спасибо, спасибо!

Хватаю его сухую ладонь и начинаю трясти в бешеном рукопожатии, отчего мужчина, кажется, приходит в небольшое недоумение, но через мгновение его лицо разглаживается, и он с улыбкой реагирует на мои яркие эмоции.

Вылетаю из его кабинета в таком приподнятом настроении, что готова расцеловать весь мир. Не может быть, чтобы все удалось сделать так просто. Это невероятно, чудесно, божественно! Я рада так сильно, что хочется приплясывать и кричать на весь город о своей немыслимой победе.

Пишу сообщение Ивану Павловичу, рассказывая обо всем, что случилось, добавляю в конце миллион восклицательных знаков и иду переодеваться.

Моя смена закончилась. Все дела на сегодня я сделала, отчеты заполнила уже давно. Да и после операции на ране у этого хама чистой воды, что явился сам по себе из ниоткуда ко мне в операционную, главный врач разрешил идти домой, будто бы я сделала невесть какое важное дело.

Оправив платье на талии, ловлю свое отражение в зеркале. Странно, и чего я под конец такого насыщенного и удачного дня вспомнила про этого наглого, беспринципного, злобного мужчину? Пусть катится себе колбаской по Малой Спасской, нам такие в обществе не нужны.

Захлопнув дверь, выхожу в коридор, медленно иду до ресепшена. Регина уже улыбается мне, протягивая журнал, где нужно расписаться, сдавая ключи.

– Какие планы на вечер? – интересуется она, как всегда. – Вы сегодня настоящий супермен. Дамир Рустамович позвонил, сказал, что нужно сделать, вызвал к себе Ивана Павловича, они обсуждают, как действовать и откуда лучше взять донорский материал для мальчика.

– Супервумен! – поправляю ее с улыбкой.

– Точно, – смеется она. – Супервумен.

– Иногда после тяжелых переживаний типа беседы с толстым кошельком мне нужно чисто девочковое развлечение.

– Караоке? – подмигивает Регина. После отрицательного покачивания головой строит дальнейшие предположения. – Вино в баре? Танцы?

– Нет, – наклоняюсь ближе, и она тянется вперед, чтобы не пропустить и звука.

– После тяжелой недели я иду в свадебный салон и начинаю примерять платья. Парня у меня нет, и, похоже, еще долго не будет, но именно в свадебном салоне я думаю, что моя жизнь похожа на жизнь обычных девушек, и это помогает мне удержаться на плаву. И сейчас я отправлюсь туда. И, кстати, там тоже угощают шампанским.