Нефертити – красота грядёт
Так и доживал старик‑врачеватель отведённую ему земную череду лет: позовут принять роды или промыть желудок – придёт, поможет, и платой ему была тарелка полбы да кувшин вина.
Жёны и дети отвернулись от него, лишь старшая дочь не оставила отца. Она жила с ним в храме, изучала его ремесло и помогала ему в работе. И с каждым днём радовала старика всё больше.
– Раньше я говорил: «Учись дочка, пока я жив», а теперь мне впору самому учиться у тебя. Помни: номархи, жрецы, фараоны понесут своё золото к твоим ногам, лишь бы ты продлила им жизнь! Они будут целовать тебе руки только за то, что произнесут твои уста: «Я могу это вылечить».
Но как бы хорошо она ни лечила, гадание у неё получалось всё же лучше. Она словно видела человека насквозь и видела, что с ним произойдёт через миг или через много‑много лет. Посмотрит на человека и скажет, что ему предстоит, как в воде видит. Одно плохо – что ни увидит в той воде, то и скажет. А кому приятно услышать нерадостное, хоть и правдивое предсказание? Вот и получалось – кто щедро заплатит, а кто и камнем запустит, тут только успей убежать.
Как старик ни упрашивал дочку не говорить всю правду, ну хотя бы приукрашивать немного, та всё равно поступала по‑своему.
«Вот и сейчас вещает всё как есть! Девчонка в обморок упала и теперь вон дрожит, как камыш на ветру, боится! Но как горда и как красива, – думал старик, не отрывая взгляда от Нефертити. – Как красива!»
– Ты, не слушай её. – Он покосился на дочь. – Самое лучшее, что ты можешь сделать, это нарожать как можно больше детишек. У такой красавицы, как ты, должно быть много очаровательных малышей. И не расстраивайся, если это будут девочки, ведь не власть же им наследовать… А так получишь ещё немного золото за дочек, как подрастут… – Он осёкся… Что‑то промелькнуло в глазах красавицы, как будто страх или, нет, гром и молнии забушевали в её потемневшем взоре.
Дочка с силой ткнула его локтем в бок.
– Да я так, только сказать хотел… Я ничего… – зашамкал беззубым ртом старик, понимая, что сказал лишнего.
А Нефертити после его слов будто душой ушла в себя, как черепаха втянула голову в прочный роговой домик, прячась от опасности, и замерла. «О, если бы он знал, этот старик, как близок он к истине: мои дочки – наследные принцессы! Можно иметь много детей, но только сын принесёт мне уверенность в завтрашнем дне», – думала она, глядя на коротенькую тень, которую отбрасывала её фигура.[1].
Фивы. Три дня спустя, после праздника в городе и гадания Нефертити
Нефертити стремительно вошла в тронный зал, Аменхотеп сидел, склонив голову, руками закрывая уши.[2] Плечи его подёргивались. Фараон плакал. Она присела, нежно обняла мужа, прижала к себе, и как мать большого ребёнка, стала гладить его голову.
– Свет моих глаз! Сердце моё, у нас ещё будут дети…
– Как ты… как ты можешь так говорить? Ведь никто не сможет заменить… – проговорил он, всхлипывая, осёкся, и, заглянув в глаза жены, прищурившись, спросил, – Неужели ты не любила малышку?
– Владыка моего сердца, я любила нашу девочку так, что отдала бы всё, чтобы вернуть её, но я знаю, никого не вернуть с Западного берега, а нам надо продолжать жить… и давать жизнь другим.
– О чём ты, Ласкающая мой слух, говоришь?
– О том, что ты снова станешь отцом, не успеет Сопдет ещё раз взойти над тобой.[3]
– О, Лучезарная! – Аменхотеп так стремительно выпрямился, подхватил её на руки, закружил, что она от неожиданности взвизгнула и засмеялась. Горе сменилось пусть небольшой, но радостью.
Такова душа человека: она не может долго страдать и за любое проявление жизни хватается с неукротимой силой.
Когда этот безудержный порыв прошёл, Нефертити помолчав, давая фараону осмыслить радостную весть, всё же решила напомнить, сколь печальное событие их ожидает. Сказала тихо, но властно:
– Наша малышка должна войти в царство Осириса, как подобает наследнице престола!
– Но у нас… – начал было фараон, но Нефертити ласково прикрыв его рот рукой, продолжала:
– Нужно приготовить усыпальницу, саркофаг и вместилище души, а также ушебти[4] и канопы. Хочу, чтобы это были проводы наследной принцессы!
– Но у нас нет золота на столь величественные приготовления, жрецы говорят: «Казна пуста».
– А казна самих жрецов не пуста? – в сердцах произнесла Нефертити. Брови сошлись над переносицей. – Храмы ломятся от богатств! Каждый день всё новые и новые подати придумывают жрецы Амона, но только золото плывёт не в царскую казну, а к этим пройдохам! А фараон просит золото у тех, кто ему подвластен! Скоро они скажут, что ты не сын Бога, а его пасынок, и люди поверят! Что тогда? Нельзя же вечно быть податливой глиной в руках слуг Амона, а заодно и всех остальных!
– Но что мы можем изменить? – Аменхотеп растерянно развёл руками. – Так было всегда и так будет!
– Нет! Хватит! – гневно произнесла царица, правой рукой рассекая воздух, будто отрубая голову змею Апопису.[5]. – Этому надо положить конец!
Она замолчала, задумалась… её взгляд следил за солнечным лучом, что скользил по золотым росписям на стенах тронного зала.
– Мы возвысим Атона! Бога солнечного диска!
– Что?
– Люди каждый день встречают и провожают его. Солнце! Если от вод Нила зависит плодородие земель, то от солнца – какими будут урожаи. Солнце может быть не только ласковым, но и грозным, всё испепеляющим! Атон…
– А Амон?!
– А что Амон?
– Амон ведь тоже олицетворяет Солнце!
[1] Власть наследовалась по женской линии. Наследная принцесса должна была выйти замуж за родного брата – сына от первой жены фараона. Если такого не оказывалось, то она брала в мужья своего сводного брата из гарема, передавая всю полноту власти ему.
[2] В отчаянии египтяне хватались за уши.
[3] По количеству восходов звезды Сопдет египтяне определяли возраст человека.
[4] Ушебти – маленькие скульптурки человека, его помощники в загробном мире.
[5] Апопис в древнеегипетской мифологии – гигантский змей, который является вечным врагом Ра. Он часто мучает людей в загробном мире, возит их на своей спине, подвергая опасностям.
