Нефертити – красота грядёт
Нефертити внимательно слушала, взгляд её темнел…
– Мы боимся – враг стоит у городов наших! Лучезарная, только на тебя и осталась у нас надежда: пусть поможет хоть не войском хотя бы золотом для откупа, ведь «золота в стране Египта, что камней в нашей собственной».
– О, покровительница сладострастия, сердцу фараона приятно слышать твой голос, помоги нам, упроси Аменхотеп, да будет фараон жив, цел и здоров, послать нам помощь. Иначе огромные бедствия падут на наши головы! Враг у наших стен!
– Мы дети его и мы исправно платим дань. Помогите нам в трудные дни!..
– Хорошо. Помощь будет. Я поговорю с фараоном. Наша сила в единстве, – произнесла Нефертити, чуть наклонив голову, давая понять им, что приём закончен.
Послы вышли довольные: теперь они спокойно могут возвращаться – цель достигнута!
Фивы, Долина знати
Стены усыпальницы расписаны краской из минералов, краска почему‑то тускнеет и трескается, а в некоторых местах даже видны небрежные штрихи угольком.
– И эти красоты будут жить вечно?! За такую работу вам отрубят руки, а меня отправят в каменоломни, – кричит старший мастер. – Убрать эти рисунки и нанести новые!
Скульптор Тутмос[1] руководит строительством гробницы. Для него это трудовая повинность, которую отрабатывает каждый. Кто‑то работает на полях фараона, кто‑то ткёт ткань для его дома, а Тутмос обязан построить усыпальницу для царского любимца. И «любимца» должны окружать сцены из славной жизни, чтобы Ка[2] ненароком не позабыла, кто её хозяин и каковы его прижизненные подвиги, чтобы не заплутала душа на бесконечных дорогах странствий в загробном мире…
Тутмос знал: рисунки важны, и создавать их необходимо так, чтобы века были не властны над ними – они могут понадобиться «ушедшему» в страну Осириса в любой момент, и через год, и через множество сменяющих друг друга веков!
– Пособники Сета![3]. Хотите оставить несчастного без помощи? – не унимался Тутмос, тыкая пальцем в изображение «любимца» фараона на стене. – Жизнь после смерти только начинается! А если мумия истлеет? А если душа не вспомнит себя по рисункам, да и как по этим рисункам она сможет себя вспомнить? А если ещё и своё вместилище[4] она не узнает, тогда что? Неприкаянная душа будет скитаться между мирами вечно?
Мастера стояли, понурив головы. Они знали – Тутмос прав.
Таких ваятелей, как он, называли санх – «творящий жизнь». Они создавали самое важное для ушедших в страну Иалу – скульптуры, вместилище для души. Только сам Тутмос сожалел, что его работы уходят вместе с усопшими в ту далёкую страну вечного счастья. Он хотел, чтобы они оставались под солнцем и радовали бы всех красотой. Тутмос мечтал ваять скульптуры не только как вместилище душ умерших, но и как живое воплощение людей.
И это была его первая заветная мечта. Вторая как‑то незримо соединилась с первой, терзая по ночам муками творчества. Тутмос мечтал создать бюст самой прекрасной женщины Кеми – царицы Нефертити.
Шесть лет назад он увидел её на празднике «Хеб‑сед». В этот день чествовали и славили возлюбленного богами фараона Небмаатра[5], а он, сославшись на давность лет своих, провозгласил сына Аменхотепа своим соправителем.
Когда праздник был в разгаре, Хатхор – богиня любви – обратила на Тутмоса божественный взор, и, словно по её желанию, он впервые увидел Нефертити в лучах заходящего солнца. Нефертити юная, тоненькая, как тростиночка, шла с мужем, первой парой в праздничной процессии. На ней было тончайшее из плиссированного льна платье, подхваченное под грудью золотым пояском, на шее золотая пектораль и лазуритовый воротник и такого же цвета на голове возвышалась тиара. Казалось, что тиара слишком тяжела для такой тоненькой шейки, но будущая царица несла её с величайшим достоинством и грацией. Толпа радостными криками встречала молодую царственную чету. Нефертити, улыбаясь, шла, высоко приподняв голову, словно стараясь показать всем – она сможет быть достойной правительницей.[6]
Когда Аменхотеп и Нефертити проходили мимо того места, где стоял Тутмоса, она на какое‑то мгновение едва повернула голову в его сторону, и, ему показалось, она посмотрела на него, улыбнулась едва‑едва… лишь уголками губ и только ему… и взмахнула ресницами…
…Поворот головы, взмах ресниц, улыбка – всё доказывало, перед ним само божество, воплощенное в прекрасной женщине. Дыхание перехватило, и, казалось, жизнь вдруг остановилась – это незримая стрела, пущенная Хатхор, попала прямо ему в сердце.
Стрела пронзила не только сердце, но и лишила сна, поселив в его несчастной душе прекрасный образ.
Образ Нефертити жил в нём вместе с необъяснимым чувством, что, маленькой искоркой попав в сердце, с каждым днём поглощало его всё больше и больше, разгораясь в пожар. Иногда огонь в душе затихал, и лишь котёнок богини любви Баст[7], свернувшись у него на груди и тихонечко мурлыча, выпускал острые коготки. Они скребли его истерзанную душу: «Никогда тебе не быть рядом с ней и никогда ты не сможешь прикоснуться к этим щекам, провести рукой по волосам! Она жена бога». На что он, смертный скульптор, может надеяться? Только на прикосновение губами к её сандалии, и то, если ему посчастливится быть замеченным как лучшему из лучших. Но он всего лишь простой мастер, каких тысячи.
Как бы ни были крамольны, несбыточны и даже горьки его мысли, они всегда возвращались к милому образу Нефертити, и в душе теплилась надежда. Надежда! Когда‑нибудь она узнает о нём! Узнает, как о лучшем мастере, захочет взглянуть на него, и тогда он сможет припасть к её стопам и поцеловать их!
[1] Имя Тутмос принятая в кругу египтологов условность, получена в результате слияния греческого обозначения египетского бога мудрости Тота – Thut и mose, что означает «сын», египетское имя – Dhwty‑nht.
[2] Душа.
[3] Сет – в эпоху Нового царства повелитель сил зла. Он убил своего брата Осириса.
[4] Скульптура‑вместилище души.
[5] Тронное имя Аменхотепа III.
[6] Но, возможно, приподнимая выше подбородок, она пыталась так удержать слишком тяжелую для нее тиару?
[7] Богиня любви в виде кошки.
