Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

– Тебе было бы лучше, если бы ты не родилась. Мы здесь, чтобы я смог исправить эту ошибку. Эту жестокую ошибку. – Вот какие вещи он мне говорил. – Ты этого еще не понимаешь. А я понимаю, потому что я старше и умнее. Я выбрал тебя, потому что ты особенная. Я выбрал тебя, чтобы спасти. В том мире, куда ты движешься, так много страданий, и я хочу тебя от них уберечь. Никакое счастье не искупит муки самой обычной жизни. Я хочу тебя от них освободить. Ну разве не здорово?

В конечном счете все сводилось именно к этому: к освобождению. А потом он возвращался к своим инструментам и другим потребностям, с которыми я должна была ему помочь.

«Но и в этом ты не виновата, Дафна. Ты ни в чем не виновата».

Я не помнила, как холодны были его руки, несмотря на лето, и как грубы на ощупь. Я не помнила, как трудно было отличить его голые ладони от усов, от наждачной бумаги и, в конце концов, от рашпиля.

– Уже сегодня ночью ты не будешь об этом помнить. Ты ни о чем не будешь помнить.

Хорошие девочки забывают о том, что им велят забыть.

Наверное, можно и с другой стороны на это посмотреть. Стоит ли терпеть какие угодно пытки, если чем дольше они продолжаются, тем больше вероятность, что в конечном итоге тебя не убьют?

Вот в чем была ошибка Шейверса: он потратил столько времени, что весть о пропаже ребенка успела широко разойтись. Это случилось за год до создания системы AMBER Alert, и в то время все было по‑простому: эй, у нас тут девочка потерялась, так что если вы что‑нибудь заметили – расскажите.

В тысяче миль оттуда, в Чикаго, Терри Шейверс наконец‑то была готова к тому, чтобы помыслить немыслимое о своем муже. Она работала профконсультантом в младшем колледже, и два‑три раза в год уезжала на несколько дней поучаствовать в семинарах или тренингах. Когда закончилось дневное заседание, Терри зашла в бар отеля, открыла ноутбук, чтобы проверить почту и новости из дома, и…

Ты только посмотри, еще одна девочка пропала.

Должно быть, это было для нее ужасно – прийти к такому выводу. Почему‑то похищения, происходившие в округе в последние несколько лет, всегда совпадали с ее рабочими поездками, и – ой, надо же – эта последняя девочка живет всего в трех кварталах от них.

Я представляю, как она сидит в том баре, пытаясь не заблевать столик, и чувствует, что она одинока во Вселенной, раздавленная притяжением только что поглотившей ее черной дыры. Наверное, подойти к телефону было для нее сложнее всего в жизни.

Спасибо, что ты сделала тот звонок, Терри. Рада, что ты наконец‑то достигла критической массы.

Было бы офигенно, если бы ты набрала тот номер за пару детишек до меня, но ведь ко всем нам осознание приходит в свой черед, верно?

 

* * *

 

Таннер просидел в доме Вала больше двух часов, прежде чем волны сотрудников инфекционной службы, казавшихся одинаковыми в своих белых защитных костюмах и масках, зеленых перчатках и мешковатых желтых сапогах, сумели перекрыть доступ к зданию. В конце концов его вывезли на изоляционных носилках – прозрачном пластиковом коконе на колесиках, по обе стороны которого были ряды перчаточных портов для оказания Таннеру неотложной помощи, если бы она ему вдруг понадобилась в пути.

Как они собираются выносить оттуда Вала – он не знал. В пластмассовом тазу, наверное, а потом принесут криминалистический пылесос, чтобы прочистить щели в беговой дорожке, а еще вырежут кусок ковра и скатают его, чтобы уж точно забрать все.

– Как вы себя чувствуете, Таннер? – этот вопрос ему задавали очень часто.

– Нормально, – отвечал он. – Все еще нормально.

Ничего другого им слышать было и не нужно, а Таннер понимал, что если начнет распространяться, то остановится не скоро: «Если под словом „нормально“ понимать то, что симптомов у меня нет, зато я охереть как напуган, потому что недавно у меня на глазах буквально развалился на части человек. Никакая известная нам болячка на такое не способна. Так с чем мы имеем дело? А вдруг это какое‑то химическое или биологическое оружие и Вал каким‑то образом подцепил эту дрянь как раз перед моим приходом? Так что я вздрагиваю каждый раз, когда у меня что‑нибудь дернется или зачешется, и думаю, не с этого ли у него все началось».

Но никому не нужно было это выслушивать, чтобы выполнять свою работу.

Под вой сирен его привезли в карантинную палату Национального еврейского медицинского центра – комнату со стеклянной стеной, похожую на террариум с кроватью, раковиной и кучей мониторов. У него взяли мазки и проверили все жизненно важные показатели. Пульс и давление оказались повышены, но этого стоило ожидать. И анализы тоже взяли. Заполните этот шприц, этот стакан для образцов и еще вот этот, а когда сможете – то и вот этот, побольше. Кровь, слюна, моча, кал. Его так и не стошнило, но, если бы стошнило, рвота бы им тоже пригодилась.

Может, Таннеру стоило для них еще и подрочить, вот только у него от страха пропала эрекция – а так они смогли бы убедиться, что он ничего не передаст следующему поколению… он ведь и так ему уже достаточно навредил, верно?

Теперь оставалось только ждать. Следующая остановка – либо результаты анализов, либо полная утрата конструктивной целостности на глазах у врачей. Кто‑то позвонил Берил, и она уже выехала, но до ее появления Таннеру нужно было чем‑то себя занять, а не просто ждать, не станет ли он для докторов вторым медицинским кошмаром за день. В карантине развлечений предусматривалось примерно столько же, сколько в приемной страхового агента.

– Можете принести телефоны, которые со мной привезли? – спросил он. – Они бы мне очень пригодились.

Сидя в доме Вала, Таннер снова собрал их и сложил в галлоновый пакет с застежкой, который нашел на кухне. Врачей потребовалось убедить – сказать, что, в зависимости от результатов анализов, им, возможно, придется отыскать его сестру, Дафну Густафсон, а это может им помочь, – но в конце концов телефоны принесли. Они были тщательно вытерты и пахли дезинфицирующим средством. Аккумуляторы оказались разряжены, но Таннер смог их зарядить от розетки в стене.

Шесть телефонов – без того, что проглотил Вал. До тех пор, пока он не найдет временны́е отметки, доказывающие иное, Таннер собирался исходить из того, что у Дафны с собой есть еще один, который она либо игнорировала, либо отключила.

Ну серьезно, кому за три‑четыре года может понадобиться восемь телефонов? Он знал людей, покупавших новые модели ежегодно, потому что, не имея последней, они рисковали быть зачисленными в менее ценные представители вида. Другие, беспечные, меняли телефоны как дешевые солнечные очки.

Но Дафна не относилась ни к тем, ни к другим. Судя по той полудюжине, которую Таннер разложил на полу, она не хранила верность ни одному бренду или оператору. Даже не проявляла постоянства в выборе Android или iOS, а самый старый из телефонов вообще был на базе BlackBerry.

Таннер ковырялся в файлах каждого из них до тех пор, пока не понимал, какое место тот занимает в хронологии событий, и в конце концов выстроил телефоны в ряд от самого старого к самому новому.