Обретенная любовь
Однажды Солис сказала мне, что люди понимают, какой им дали шанс, только когда упускают его. И она права. Я тогда посмеялся над ней, но сейчас, прикованный к этой кровати, осознаю, что мне довелось прикоснуться к счастью, пока жизнь не отняла его у меня. У меня была семья Хиллз и моя львица… Я скучаю даже по субботним вечерам, когда мы с приемным отцом садились покурить и он донимал меня своими заумными монологами. Все безвозвратно ушло, все изменилось, и это ужасно.
Солнечный луч медленно ползет по стене напротив. Когда меня привезли с рентгена, соседская кровать оказалась пустой. Надеюсь, этот придурок не вернется, от него так воняет.
Не знаю, сколько времени уходит, пока я размышляю обо всем. Боль подступает со всех сторон. Больно, даже когда я не двигаюсь. Я, как обезумевший, снова и снова давлю на кнопку вызова персонала. Куда подевались все медсестры? Обычно они сразу прибегают, чтобы побесить меня. Я делаю передышку, и, наконец, появляется девушка в халате. Она меняет пластиковый пакет, подсоединенный катетером к моему предплечью, и исчезает.
Я пробовал курить всякие вещества, изменяющие сознание, но морфин, который они вливают прямо в мою вену, уносит меня гораздо быстрее. Я забываюсь, да, я совершенно точно погружаюсь в сон, и мне больше не больно.
* * *
Тогда
Я закручиваю косяк. Бенито оставил столько травки, что с учетом нашей скорости нам хватит на несколько месяцев. И он отсыплет еще, как только я попрошу, а может, даже без моего напоминания. Сначала затянусь я, потом – директор. Он такой забавный, когда накуривается.
Дэниэл со смехом отвлекается от своего мобильного. Кажется, будто он только что прочитал самое смешное сообщение на свете.
– Чеви разбил тарелки, пока бегал накрывать на стол. Теща сойдет с ума, когда узнает, что ее французский сервиз отправился в мусорное ведро.
Я смеюсь. Думаю, он любит свою тещу. Я прикуриваю, и он осекается. Упс.
– А ты не забыл про правила этого дома, мм? – спрашивает он.
Я ухмыляюсь. Черт, точно. «Сначала открываем пиво, потом прикуриваем косяк». И никак иначе. Этих правил просто уйма: некоторые приятные, некоторые не особо. В прошлую субботу он выдумал очередное дурацкое правило: «Нельзя возбуждаться на глазах у его дочери». «И за ее спиной тоже» – отличное дополнение. К черту! Это единственное правило, которое я не уважаю.
Я встаю, не вынимая косяк изо рта, чтобы взять протянутое им пиво, и благодарю его кивком головы.
– Как насчет остальных правил?
Да‑да, я понял, старик! Я отдаю ему косяк. Правило номер два: «Первым затягивается старший».
Директор делает глубокую затяжку. Невероятно. Никогда бы не подумал, что однажды буду совмещать эти вещи: рубашка в пингвинах, марихуана, книга по философии и свежее пиво. В целом звучит круто.
Он поднимает пиво для тоста:
– За Чеви. За то, что он наконец‑то освободил меня от этого ежегодного «Вы ведь поставите на стол мой французский сервиз?» – произносит Дэниэл, пародируя голос тещи.
Я смеюсь в ответ и тоже поднимаю бутылку перед тем, как отпить.
Приемный отец возвращает мне косяк и выуживает очередную книгу. Черт, опять начнет сейчас пороть свою горячку. Надо как можно скорее докурить и сматываться.
– Позволь‑ка я почитаю тебе кое‑что из этого шедевра, – весело говорит он, открывая случайную страницу.
На обложке красуется название: «Мир Софии». Дьявол, неужели существует книга про эту стерву? Надеюсь, это не какая‑нибудь нудятина.
– Погоди, я найду фразу получше, – цедит он сквозь зубы. – А, вот, послушай: «Человек обречен быть свободным».
Я жду продолжения, но он поднимает на меня взгляд, светясь от гордости. И все? Мы смотрим друг на друга. Этот черт, похоже, ждет моей реакции. Я удивленно поднимаю брови. Чувак, я ничего не понял!
– Ну и? – подбадривает он.
Этого мало? Он улыбается, ожидая, что я что‑то отвечу. Надо затянуться. Человек обречен быть свободным? Я вдыхаю дым.
– Это глупо. – Все, что у меня получается выдавить.
У него отвисает челюсть. То ли оттого, что я вообще заговорил, то ли оттого, что я так пренебрежительно высказался об этой идее.
– Глупо? Реалити‑шоу – вот что глупо, а это очень глубокая мысль, малец, – отвечает он. – Тебе стоит хорошенько пораскинуть мозгами, чтобы понять смысл, сокрытый в этой фразе. «Человек обречен быть свободным» – у тебя это хоть с чем‑то ассоциируется?
«С тюрьмой», – думаю я, но вслух ничего не говорю и отвожу взгляд.
– Я вот, например, сразу представляю себе Елену, – сообщает он.
Что? Что общего у моей львицы с этой фразой? Я качаю головой.
– Даже странно переводить все на себя, когда мы обсуждаем такое, – шепчет он себе под нос. – Грубо говоря, моя дочь – явное олицетворение того, о чем это высказывание. Елена свободна. И она должна оставаться свободной. Она обречена на свободу.
Я зависаю. О чем он вообще говорит?
– Я абсолютно ничего не понимаю, – отвечаю я.
Возвращаю ему косяк, может, от него у приемного отца прояснится в голове.
– Ты слишком много куришь, поэтому тебе и не понять, – говорит он, указывая на косяк. – Смотри: я обрекаю Елену оставаться свободной. Короче говоря, она не замужем и должна таковой остаться.
Я издаю смешок и делаю очередной глоток. Отчим не любит, когда я реагирую смехом на его слова, он даже для этого специальное правило придумал: «Кто посмеивается, тот не курит дурь».
– Так‑так, ты пропускаешь, – он поднимает косяк к потолку.
Вот прохвост. Я показываю ему средний палец.
– В этом жесте есть какой‑то скрытый смысл? – спрашивает он в ответ.
Я переворачиваю кисть пальцем вниз, и он довольно быстро парирует:
– Надеюсь, все эти жесты не имеют отношения к моей дочери, потому что у меня для тебя, Тиган Доу, есть новое правило, и суть его в том, что мой кулак обязательно встретит твою смазливую мордашку, – ворчит директор.
Я заливаюсь смехом, затем киваю и примирительно пожимаю плечами. Он вскипает, но быстро берет себя в руки – вот что мне нравится в этом типе. Я почти завидую его самообладанию.
– Ну что ж, ты‑то, наверное, при этой фразе подумал о тюрьме.
– Ага, – вырывается у меня само собой. Мне бы очень хотелось в этот раз обломать приемного папашу, но это вышло против моей воли. Какая ирония!
