Обретенная любовь

Сегодня я пропускаю учебу. Мы идем к судье, которая занимается усыновлением и такими сиротами, как я. Мы в зале ожидания, и в этот раз мне хочется, чтобы время текло медленнее. Я не хочу, чтобы дверь открывалась, не хочу видеть даму, которая пригласит нас внутрь. Мне страшно. Если Мама меня усыновит, она станет вести себя так же, как все мамы до этого? Она тоже сможет меня бить? Я не хочу, чтоб она становилась такой, не хочу, чтобы она менялась. Мама все время шутит и совсем не злится, даже когда я вытворяю глупости. Она может долго рассуждать, но никогда не кричит.

– Тиг?

Я поднимаю голову – меня зовет Мама. Нет! Эта дама уже здесь! Почему вдруг стало так тяжело дышать? Я сглатываю и вхожу в офис следом за Натали. Все происходит в точности, как в прошлый раз. Мне было одиннадцать, я все прекрасно помню: в том углу можно было порисовать. Но сейчас оттуда почему‑то убрали детские игрушки.

– Здравствуй, Тиган. Как твои дела?

Я смотрю на женщину. Она мне улыбается. Я ей – нет. Я не хочу здесь быть.

– Ничего себе, как ты вырос за два года! – добавляет она.

– Тиг, поздоровайся, пожалуйста.

Но я не хочу! Только ради нее я открываю рот. Знаю, что должен сказать, но ничего не происходит, словно я забыл, как вообще нужно разговаривать, и меня это раздражает. Дама смотрит на меня, но больше не улыбается, она ждет. В конце концов, она отворачивается и садится на свой стул.

– Все еще не говорит? – спрашивает дама.

– Говорит! За два года у него огромный прогресс. Он говорит, и даже очень много, – отвечает мама.

– Боюсь, этого недостаточно. Нужно, чтобы он говорил не только с вами, но и с остальными. Сможет ли он этому научиться?

– Он очень смышленый малыш, я за него не переживаю. Он и без слов прекрасно изъясняется. Тиган отлично знает, чего хочет.

Мама слегка подталкивает меня локтем и подмигивает. Это так забавно.

– В любом случае сложно поспорить с тем, что между вами образовалась прочная связь, и мне приятно видеть, что в конечном счете вы стали той самой семьей, которая была ему так нужна, – говорит женщина.

Они продолжают обсуждать какие‑то нудные вещи – я уже не вслушиваюсь. Мне не интересно, о чем они там говорят, я мечтаю только об одном: чтобы мы ушли отсюда и ничего не менялось.

– Ну что, Тиг, давай подпишем документы? Ты готов? Теперь все изменится! – дама выкладывает передо мной лист бумаги.

Я смотрю на него. Я не хочу, чтобы что‑то менялось! Они молча наблюдают. Почему у меня дрожат руки? Я вглядываюсь в листок, лежащий прямо передо мной. На самом верху надпись: «Заявление об усыновлении».

– Тиг, все хорошо? – спрашивает Мама шепотом.

Я смотрю на нее. Нет, не хорошо, но я не смогу тебе об этом сказать. Ты ведь думаешь, что я обо всем тебе рассказываю, но есть в моей голове вещи, которых я вообще никому не говорю. Я щурюсь. Нет, это слезы у меня на глазах. Я резко отворачиваюсь, ненавижу плакать, как ребенок. Мне стыдно.

– Тиган, ты будешь подписывать? – спрашивает дама.

Нет!

Я отодвигаю от себя бумагу.

Нет! Зачем я это сделал? Мама разозлится и…

– Тиг, давай поговорим в зале ожидания, – говорит она мягко.

Наши взгляды встречаются, и мы выходим из офиса. Мне жарко, и щеки мокрые от слез. Она садится, чтобы быть со мной на одном уровне и берет меня за плечи.

– Тиг, ты в порядке? Почему ты плачешь?

Я открываю рот, но сказать ничего не получается. Это так бесит. Я ее слегка отталкиваю, хочу, чтобы она меня отпустила.

– Хорошо, не буду тебя касаться. Я не злюсь, мой милый Тиг, и, если ты не хочешь подписывать документы, если сегодня не получается, это не страшно, ладно? Мы можем вернуться, когда захочешь.

Нет. Я никогда не хочу подписывать это, потому что я не хочу, чтобы ты изменилась! Мама смотрит на меня, но я молчу. Она тихонько вздыхает.

– Тиган, я не буду ругаться, если ты захочешь уйти прямо сейчас. Ты все равно всегда будешь моим Тигом.

Я не отвечаю и отворачиваюсь, лишь бы не смотреть на нее.

– Миссис Солис, можно вас на минутку? – говорит дама, выглянув из офиса.

Мама улыбается мне и показывает на стул. Я сажусь, буду ждать ее здесь. А если дама хочет, чтобы я подписал это сегодня? А вдруг у меня больше нет времени, чтобы понять, чего я хочу? Что я тогда буду делать?

Их голоса слышны, но слов не разобрать. Я смотрю на выход. Не хочу ничего подписывать.

Я встаю. Мама, наверное, разозлится, но на этот раз мне все равно. Не могу здесь больше сидеть. Я выхожу, не издав ни звука, и на улице поворачиваю сразу направо. Я плохо ориентируюсь на Манхэттене, но это и неважно. Я просто хочу уйти подальше от этого офиса.

Еще один лестничный пролет – и я дома. Сейчас тихо открою дверь в мамину квартиру. Обычно я всегда сразу отправляюсь в свою комнату, но она наверняка захочет со мной поговорить.

Я вхожу в прихожую и слышу ее голос:

– Нет, я не знаю! Я вышла из офиса, а его уже не было. Я обежала все вокруг суда по семейным делам, но не смогла его найти…

Она разговаривает с каким‑то незнакомым мне мужчиной.

– Я ничего не понимаю. Наверное, он просто боится усыновления. Я правда думала, что он готов, но, когда он увидел все эти бумаги… Думаю, он не хочет их подписывать, но я не знаю почему!

– Эй, иди ко мне. Не плачь, Нат. Ты же знаешь этих детишек. В любом случае подпишет на следующей неделе.

– Судья дала мне три дня. Но он не подпишет! И тогда я даже не знаю, что администрация с ним сделает.

Я подаюсь вперед и вижу, наконец, высокого мужчину в форме пожарного. Он обнимает Натали.

– Ты звонила в полицию? Надо подать заявление о пропаже. Я предупредил своих, если они его где‑то встретят, то сразу приведут сюда, – успокаивает он ее. – И потом, ты сказала, что он разговаривает только с тобой, так что я уверен, он все подпишет.

Нет!

– Спасибо, Лукас… Полиция сказала, что они смогут принять заявление только по истечении двух суток, так что это бесполезно.

Лукас вдруг замечает меня и почти подпрыгивает от удивления.

– Ой, но ты же…

– Тиг!

Мама бросается ко мне, осматривает мои щеки, волосы и все остальное, а затем наконец‑то обнимает.