Они жаждут
И он нагнулся к сыну.
Но в следующий миг его лицо исказилось, а глаза вспыхнули серебром.
– НЕ СМЕЙ! – гаркнул он.
Мальчик вскрикнул и вырвался из отцовской хватки. Он увидел маму с дробовиком в трясущихся руках и раскрытым в отчаянном крике ртом. И как раз в тот момент, когда он подбежал к ней, мама нажала сразу на оба спусковых крючка.
Заряды просвистели над мальчиком и угодили в голову и в горло отцу. Яростно и раскатисто взревев, он отлетел назад и повалился на пол, лицо его скрылось в тени, а сапоги зарылись в красные угли.
Мама выронила ружье, сдавленное рыдание превратилось в приступы безумного смеха. Отдача едва не раздробила ей правое плечо и отбросила к двери так, что из ее глаз хлынули слезы. Мальчик замер с бешено колотящимся сердцем. Густой запах пороха забил его ноздри. Он смотрел на обезумевшую женщину, только что застрелившую его отца, – на ее искаженное лицо, пузырящуюся на губах пену и мечущиеся от одной тени к другой глаза.
И тут с другого конца комнаты послышался долгий, тягучий скрежет.
Мальчик обернулся.
Отец поднимался на ноги. Половина его лица исчезла; подбородок, челюсть и нос свисали белыми, бескровными волокнами. Уцелевшие зубы сверкали в отблесках пламени, а превратившийся в месиво глаз болтался на толстой вене над развороченной дырой на месте бывшей скулы. Пошатываясь, он стоял на корточках, а его огромные пальцы скрючились, словно когти. Он попытался усмехнуться, и оставшаяся половина рта нелепо изогнулась вверх.
И только в это мгновение мальчик и его мать заметили, что из ран не течет кровь.
– Чудовище! – закричала мама, прижимаясь спиной к двери.
Слово ворвалось в голову мальчика, выдирая крупные куски его сознания, так что он застыл и онемел, словно огородное пугало зимой.
– Чудовище! – повторяла мама. – Чудовище!
– Э, не‑е‑ет, – прошипело обезображенное лицо, и тварь заковыляла к ней, шевеля когтями в голодном нетерпении. – Не так просто, драгоценная моя супруга…
Она схватила сына за руку и отодвинула дверной засов. Тварь была уже близко, когда завывания ветра и стена снега ворвались в дом. Тварь попятилась, прикрывая ладонью единственный глаз. Мама потащила мальчика за собой в ночь. Снег цеплялся им за ноги, пытаясь остановить.
– Бежать! – пробился сквозь рев ветра крик матери. – Нам нужно бежать!
Они пробивались вперед сквозь резкие, как удары кнута, снежные порывы, и мама так крепко обхватила запястье мальчика, что, казалось, ее пальцы стали одним целым с его костями.
Где‑то в ночи закричала женщина, пронзительно и испуганно. Затем мужской голос взмолился о пощаде. На бегу мальчик оглянулся на сбившиеся в кучу дома Крайека, но не смог ничего различить сквозь вьюгу. И все же ему показалось, что к сотне голосов ветра примешивается хор жутких воплей. Прерывистая какофония хохота нарастала и нарастала до тех пор, пока не заглушила призывы к Богу и милосердию. Мальчик мельком разглядел свой дом, скрывающийся вдали. Тусклый красный свет вытекал за порог, словно последний уголек угасающего в печи огня, о котором он так заботился. Неповоротливая полуслепая тварь проковыляла во двор через дверной проем. А потом мальчик услышал яростный рев, вырвавшийся из бескровного, изуродованного горла:
– Я НАЙДУ ВАС!
Мама снова дернула мальчика за руку, и он едва не споткнулся, но она все тащила и тащила его за собой, вынуждая перейти на бег. Ветер со свистом хлестал их по лицу, и черные волосы мамы уже побелели от снега, как будто она состарилась в считаные минуты или обезумела, подобно какому‑нибудь психу из сумасшедшего дома, что принимает свои кошмары за оскал лишенной теней реальности.
Внезапно из гущи присыпанных снегом сосен показалась чья‑то фигура, хрупкая, тонкая и белая, как озерный лед. Ветер трепал длинные волосы и раздувал изъеденные червями лохмотья. Оборванец постоял на заснеженном пригорке, поджидая их, а затем, прежде чем мама успела как следует разглядеть его, заступил им дорогу и с детской улыбкой протянул ладонь, словно бы высеченную изо льда.
– Мне холодно, – сказал Ивон Гриска, по‑прежнему улыбаясь. – Я ищу дорогу домой.
Мама остановилась, вскрикнула и выбросила руку перед собой. На мгновение мальчик замер под взглядом Ивона Гриски и услышал в своей голове эхо его шепота: «Ты ведь будешь со мной дружить, Андре?» И он едва не ответил: «Да, о да», но тут мама крикнула что‑то, что было унесено ветром. Она потянула его за собой, и он оглянулся с холодным сожалением. Ивон уже забыл о них и медленно зашагал по снегу в сторону Крайека.
– Папа! – позвал мальчик, но услышал в ответ лишь отдаленный, насмешливый вой ветра. – Папа!
Его слабый, усталый голос сорвался. Ресницы отяжелели от снега. Но тут мама с трудом поднялась на ноги и снова потащила его за собой, хотя он отбивался и пытался вырваться. Она отчаянно встряхнула его и закричала:
– Он умер! Неужели ты ничего не понял? Нам надо бежать, Андре, бежать, пока хватит сил!
Ледяные дорожки белым кружевом перечертили ее лицо, и мальчик вдруг понял, что мама сошла с ума. Папа тяжело ранен, потому что мама выстрелила в него. Но он не умер, нет. Он там, он ждет.
А затем пелену тьмы разорвал слабый огонек. Дым из трубы. Они разглядели занесенную снегом крышу и ринулись на этот свет, насквозь промерзшие, спотыкающиеся. Мама что‑то бормотала себе под нос, истерически смеялась и подгоняла мальчика. Он боролся с костлявыми пальцами холода, сжимавшими горло.
«Ложись, – шептал ветер ему в затылок. – Остановись и усни прямо здесь. Эта женщина сделала плохо твоему папе, и тебе тоже может. Ложись прямо здесь и согрейся немного, а утром папа придет за тобой. Да, малыш, спи и забудь обо всем».
Потрепанная непогодой вывеска дико скрипела, раскачиваясь туда‑сюда над тяжелой дверью. Мальчик разобрал слабые следы слов: «ТРАКТИР „ДОБРЫЙ ПАСТЫРЬ“». Мама бешено заколотила в дверь, в то же время встряхивая мальчика, чтобы он не заснул.
– Впустите нас, пожалуйста, впустите! – кричала она, продолжая стучать по дереву онемевшим кулаком.
Мальчик споткнулся и завалился на нее, свесив голову набок.
Дверь распахнулась рывком, и к ним потянулись длиннорукие тени. Колени мальчика подогнулись, и он услышал, как закричала мама, когда холод – запретным прикосновением любящего чужака – нежно поцеловал его перед сном.
Котел
Пятница, 25 октября
I
