Орион: Око земли

– Язвить ты так и не научился. Хорошо, что логику от меня унаследовал, – Маркус зашнуровал второй сапог, схватился за дверную ручку и захлопнул за собой дверь. От удара висевший на стене портрет Зигмунда в обнимку с сыном сорвался с гвоздя, и упал на ковер, сотканный из шкуры вымершего морского медведя. – Но характер от матери, – добавил Зигмунд и закашлял.

Стремительным шагом сержант пересек улицу Первых фонарей по растаявшему льду и попал на площадь, где вовсю кипели работы по восстановлению. Дюжины мужчин бок о бок с женщинами возили телегами камни и цемент, заново выстраивая стены домов по периметру площади. Некоторым удалось сохранить жилой вид, не пострадав после землетрясения (если бы не небольшой скос всех крыш к югу, то ситуацию можно было назвать неплохой). Остальные здания лежали в руинах, похоронив под собой жильцов. Еще несколько дней назад они согревались у очагов в холодные ночи, а теперь из‑под разрушенных стен доставали обледенелые трупы и скидывали в общую телегу, чтобы отвезти в крематории.

Маркус медленно проходил через рабочих и повисший в воздухе туман из грязи и дыма в сторону железнодорожной станции Солтиса. Он наблюдал, как разгребают металлолом, оставшийся от лавок, и испорченные товары. Как ни странно, статуя молчаливого наблюдателя в центре площади совершенно не пострадала. Землетрясение словно бы обошло ее стороной. Непоколебимый взгляд этого человека смотрелся куда более зловеще посреди гор изуродованных тел и груд металлолома.

Маркуса накрыла тень. Над ним нависал нос дирижабля, отбывающего на юг. Мысли заглушал шум, издаваемый лопастями на будке, походивший на рычание трехглавого змея с герба Империи, который выткали на раздутой горячим воздухом обшивке.

Маркус завороженно наблюдал за полетом зверя по чуть‑чуть ступая спиной вперед. Вдруг из‑за дирижабля выскочил солнечный луч и пронзил незащищенный глаз наблюдателя. Ненароком вспомнился совет Зигмунда с детских лет: «В Орионе не следует делать как минимум двух вещей: смотреть в разгар дня на солнце. И не пытаться спорить с морскими гномами на то, что сможешь отличить их женщину от мужчины». Маркус протер замыленные глаза и, прикрывшись ладонью, определил положение солнца.

– Дермо, – оценил он, затянул лямки и побежал.

На перроне в мантии, ушитой серебром, стоял хрякоподоюный советник и трое помощников за спиной. У одного находился зеленый мешок, а у второго – наплечная сумка. Хряк, едва завидев приближающегося полицейского, пригрозил кулаком и закричал. Маркус остановился перед ним, дыша через нос и еле заметно покачиваясь (катастрофически не хватало воздуха мозгу).

– У меня, по‑твоему, времени свободного вагон? А? Отвечай!

– Приношу… свои извинения… господин.

– Извинения свои мамке выскажешь. Я из‑за тебя теперь опаздываю! – он приказал отдать сумки полицейскому, а сам сложил руки на животе. – Садись в паровоз и проваливай. Я свою работу сделал, – хряк гордо поднял голову и, проходя мимо полицейского, толкнул его плечом. Идущий за ним помощник попытался сделать то же самое, но промахнулся, а остальные два только кинули пару злых взглядов.

Маркус вошел в поезд, проклиная хряка за то, что тот дал порванный мешок. Внутри вагона оказалось пусто. Первый пассажир уселся на место у двери и зажался к углу. Сложив вещи рядом, он с облегчением выдохнул. Вскоре паровоз подал пронзительный свисток и тронулся.

– Поехали, – сказал Маркус невидимому собеседнику.

 

Глава 3

 

«Я неустанно молил Юну, чтобы он полетел. И он в самом деле полетел! Это потрясающе!»

 

Слова Алана Маркса, создателя сверхтяжелого дирижабля «Титанус», накануне трагического крушения.

 

Руф не выходил из таверны Сладкий Джо вторые сутки, заливаясь спиртным, которое с опаской подносила ему Джоанна – хозяйка заведения. Сгорбившись на краю стойки, он игнорировал посетителей и неохотно одаривал выцветшим взглядом завсегдатаев, что, едва завидев знакомое лицо, желали поздороваться.

Спал старик там же, пододвигаясь чуть ближе, чтобы можно было лечь на стойку. Ощущая, как она вибрирует от разрывающего храпа, Грун просил нескольких алкашей покрепче перенести тело спящего в комнату на втором этаже и положить на кровать. Все равно с этими морозами зал в таверне не пустел круглые сутки, и времени на сон у гнома оставалось немного, да и то выпадало на обеденные часы.

Просыпаясь в позе эмбриона в постели вдвое меньше его, Руф садился на край, неторопливо переваливая дрожащие конечности. После нескольких неудачных попыток вспомнить, где находится, он поднимался и ковылял обратно к стойке, наплевав на раскрутившиеся болты протеза. Добравшись до не успевшего остыть от него стул, он подзывал Джоанну.

– Может, тебе уже хватит? – спросила она, встав на ящик. – Такими темпами я скоро начну с тебя плату за аренду жилья брать.

– Сам решу, когда хватит, – прохрипел Руф измученный недосыпом. Джоанна покачала головой и, спрыгнув с ящика, пошла в подвал за выпивкой.

Старик сидел, не оглядываясь на скрип двери и долетавшую через ветер. Он протискивался сквозь решетку, насвистывая только ему знакомую мелодию, осматривал таверну и убирался прочь, но возвращался, вновь повторяя незамысловатый цикл.

С момента землетрясения Сладкий Джо днем пустовал из‑за свалившего на народ вороха работ по восстановлению теплоснабжения города. Об этом Руфу рассказал один из инженеров, а точнее, всучил историю, как ненужный груз, ошибочно пришедший в порт. Вдобавок подвязал к ней личные проблемы про бабушку, которая взяла в долг сумму, чтобы найти домик из пряников в лесу.

С таким же успехом он мог выложить это поддерживающей лестницу балке, но выбрал старика. Не слезая с его ушей, инженер вываливал все, что накопилось, а перед наступлением темноты выдохнул с облегчением и, дружелюбно шлепнув по плечу, ушел радостный домой. Спроси у Руфа: «кто это был?», он бы продолжил молча пить.

На протяжении двух последних дней его личный мир сузился до прокарябанной точки на столе, вновь и вновь прокручивая злополучные секунды. Все, что существовало до них, покрылось тенью от падающей башни. Взмахи крыльев птиц, крики в панике разбегающихся людей, запахи свежеиспеченного хлеба, пахучих трав из лавок алхимиков, музыка, голоса, ветер – исчезли. Всего метр, один проклятый метр отделял его от участи раздавленной тыквы в саду. Последовав за бело‑рыжего котенка, старик сделал три шага вперед, и именно они стали причиной его прямого попадания в открытое окно.