Ответный прием

– Согласен, Саша, пока в этом деле все на уровне предположений. Взять, к примеру, его неожиданное решение поехать на рыбалку, – продолжил Богданов. – За четырнадцать лет Хустов ни разу ни с кем не обсуждал свою любовь к рыбалке. Не ходил удить рыбу ни один, ни с товарищами. А тут решился, кашу для прикорма сварил, и это после тяжелого рабочего дня, когда ему пришлось проработать ночь сверхурочно, да еще и на день задержаться, так как именно в этот день он должен был подготовить итоговые материалы для выступления профессора Кисунько перед министром обороны СССР. С чего вдруг?

– Достало все, захотел отдохнуть, – произнес Дорохин.

– Возможно, но тот факт, что он объявился в Вашингтоне, подсказывает нам, что рыбалка – только прикрытие. Но! Если бы Хустов планировал побег хотя бы несколько месяцев, о рыбалке он заговорил бы раньше. И с коллегами, и с продавщицей в магазине. Перед исчезновением он должен был не раз реально сходить на рыбалку, и лучше всего хотя бы раз со свидетелем. Да еще и неуклюжим тюфяком себя перед свидетелем выставить тоже было бы не лишним. Сделал ли он хоть что‑то подобное?

– Судя по твоим словам, нет, – подал реплику майор Дубко.

– Верно, он ни разу не ходил на рыбалку, хотя удочки имел. За версию со спонтанно принятым решением сбежать за границу говорит и то, что с продавщицей в магазине своими планами он все же поделился. Зачем? Исчезни он просто так, его бы сразу объявили в федеральный розыск хотя бы за одно то, что он работал на режимном объекте. А тут бросил продавщице два слова, прихватил бутылку водки, и можно считать, что алиби себе состряпал.

– Допустим, о побеге он задумался непосредственно в день побега, но что его на это подвигло? Думаешь, ему удалось сделать копию материалов, которые он отдал Кисунько? – высказал предположение Дорохин.

– Именно так думают наши начальники, и я склонен с ними согласиться, – ответил Богданов.

– А мне не верится, что Хустову удалось без подготовки, без поддержки со стороны провернуть такое дело. Украсть микропленки с записями и чертежами системы противоракетной обороны Москвы, вынести пленку из лаборатории, а потом с территории полигона, сбежать, инсценировав собственную смерть, уехать из страны, добраться до Вашингтона, да еще выйти на связь с сотрудником агентства национальной безопасности. Как такое возможно? Он что, в рубашке родился?

– Вот это мы и должны выяснить, – ответил Богданов. – И лично мне такая версия больше по душе, чем та, в которой оказывается, что за спиной Хустова стоит серьезная организация, которая провернула все это его руками. Не хочу узнать, что он всего лишь заложник, которого не уничтожать как врага народа нужно, а спасать из лап международных преступников.

Ответить Богданову никто не успел. В дверь постучали, вошел посыльный и внес на мельхиоровом подносе увесистый пакет. Богданов поблагодарил посыльного, закрыл за ним дверь и только после этого распечатал конверт.

– А вот и наши легенды, – сообщил он. – Давайте, парни, разбирайте материалы, за час нам нужно уложиться.

Все разошлись по разным углам и уткнулись в листы, набранные убористым машинописным текстом. Помимо легенд каждому достался новый заграничный паспорт и рекомендации штатного языковеда относительно экспресс‑тренировки для улучшения качества речи на иностранном языке. Подполковнику Богданову досталась роль трудолюбивого германца, неженатого, бездетного, помешанного на своем маленьком магазинчике строительных товаров, который приносил невысокий доход, но позволял держаться на плаву.

Генрих Шульц, на это имя Богданову следовало отзываться, как только он переступит порог гостиничного номера. Фотография в паспорте выглядела натурально, на ней Богданов смотрелся моложе и как‑то веселее. Он помнил этот снимок: его сделал фотограф из управления лет пять назад, после очередного задания, когда вся группа была приглашена на грандиозный банкет по случаю юбилея госбезопасности или чего‑то в этом роде. Хороший снимок, Богданову он всегда нравился, да и имя Генрих не вызывало напряжения. За час Богданов успел перечитать текст трижды и выучить его наизусть. Удовлетворенный результатом проделанной работы, Богданов, привлекая внимание остальных, хлопнул в ладоши и громко произнес:

– Итак, господа, сиры, герры, или кто вы теперь, проверим вашу память?

– Я готов, – первым вызвался Коля Дорохин.

– Давай, лейтенант, дерзай.

– Позвольте представиться, месье Кристоф Леруж, мне тридцать два года. Пять лет назад скончался мой дражайший дядюшка, владелец небольших виноградных угодий на юге Франции. Теперь его место занял я и пытаюсь наладить бизнес на свой лад, но пока у меня получается не слишком хорошо. Однако стараниями дядюшки помощники, поставленные им над бизнесом, держат дело на плаву, пока я, набивая шишки, набираюсь ума‑разума. В Америку приехал в творческий отпуск, или что‑то вроде того. Хочу увидеть мир бизнеса своими глазами. У меня случаются приступы подагры, так как следить за здоровьем я забываю, а в остальном моя жизнь не слишком обременена заботами. Да, еще я владею игрой на фортепиано. Это так, к слову.

– Что с фото? Твой снимок или придется гримироваться? – задал вопрос подполковник Богданов, как только Дорохин закончил.

– Документы высший класс. – Дорохин помахал раскрытым паспортом в воздухе. – Снимок натуральный, никакого грима. Только за акцентом придется следить. Языковед заботливо напомнил мне, что мой французский прононс начинает страдать, как только возникает волнение.

– Другими словами, как только ты видишь симпатичную женщину, то сразу начинаешь заикаться и французский акцент исчезает. А уж если эта симпатичная женщина ответит взаимностью, тут ты и слова французские забыть можешь, – уточнил Казанец.

– Я почти так и сказал, – смеясь, ответил Дорохин. – Ничего, будем надеяться, что за время пребывания в Вашингтоне мне не встретится ни одна француженка, а уж американок своим французским я сумею обвести вокруг пальца.

– Хорошо, месье Кристоф Леруж, с вами закончили. Юра, что у тебя?

– У меня все очень скромно, командир. – Казанец выложил на стол паспорт. – Мистер Джон Уилсон, американец ирландского происхождения. Приехал в Америку на заработки. Работу пока не нашел, нахожусь в поиске. Владею всеми рабочими специальностями, включая строительные. Разбираюсь в электрике, но образования нет. Времени для учебы не нашлось, так как пришлось зарабатывать деньги в семью с четырнадцати лет. Сейчас мне двадцать три.

– Какими языками владеешь?

– Английский с сильным акцентом, на родном, надеюсь, говорить не придется.

– Скорее всего, не придется. В Ирландии с середины девятнадцатого века при общении по большей части используют английский язык. В то время в стране случился большой неурожай, а британское правительство, которое хозяйничало на ирландских землях, свернуло программу помощи местному населению. Результат – из восьми миллионов населения почти половина жителей или уехали в США, или умерли от болезней, – поделился познаниями Коля Дорохин. – Тех, кто говорит на ирландском, осталось очень мало. Правда, акцент у ирландцев все равно зверский.

– То что надо. Если и проколюсь где‑то с иностранным языком, все можно списать на ирландские корни, – заметил Казанец.

– Хорошо. Саша, что у тебя?