Папа

Квартира его была безупречна. Стены светлые с большими постерами ярких картин. Мебель очень простая, темная – полки и несколько шкафов. Везде очень чисто. Андрей не любил беспорядок, я это сразу понял. Пару раз очень вежливо он попросил меня не разбрасывать свои вещи – и мне понравилось. И у него везде были такие клевые подставки для стаканов и кружек, ну, чтобы не портить мебель. Вот прямо везде – чтобы желание поставить стакан на стол или стеллаж не застало врасплох. Еще у Андрея дома была посудомоечная машина, поэтому тарелки и кастрюли он никогда не мыл сам. Отличный выход, чтобы мужчинам не заниматься «женскими делами», отметил я. Еще у него полно было всякой навороченной техники: крутая плита, холодильник синего цвета, стереосистема, белый компьютер с яблоком. Из‑за всего этого я стал на него жутко злиться. При таких деньгах он, скотина, ни разу нам с мамой не помог! Даже подарок на день рождения мне не прислал: мама всегда в лепешку разбивалась, скапливала гроши, чтобы на праздник мне что‑нибудь крутое купить, а этот… Он как чувствовал, когда на меня накатывать начинала эта неприязненная зависть. Тогда брал меня, и мы ехали в магазин и накупали там мне всяких мелочей в комнату – каких я хочу. Но не этим отец покорил меня. И не тем даже, что купил мне две пары дорогущих бутс и спортивные костюмы, от которых визжали все пацаны в футбольной команде. А тем, что, с тех пор как забрал меня, не пропустил ни одной моей игры. Правда, даже отборочные и какие‑то проходящие – он всегда приходил. Сидел на трибуне, болел, а потом поздравлял или поддерживал, обнимая и хлопая по плечу. Мама так и не видела, кажется, ни одного матча. Ей все время было некогда. И даже когда игры проходили в ее выходной, она чаще всего просто спала или занималась своими делами. Я сам готовил себе завтраки. Супы мама варила заранее, и поэтому обед перед тренировкой у меня почти всегда был. Но по утрам мама выходила на завод гораздо раньше меня, и я лет с шести уже очень даже сносно умел пожарить глазунью или сделать омлет. Андрей, хоть и не любил просыпаться рано утром, завтраки мне всегда делал обалденные. То сэндвичи, то тосты, то хлопья с молоком, даже каши иногда варил. Долгое время я и не вспоминал о жареных яйцах.

 

Так мы жили какое‑то время, привыкали друг к другу. Пытались привыкать. На самом деле за фасадом полного порядка и быта у нас все разваливалось. Вернее, так и не склеивалось. Хорошо хоть Андрей не настаивал, чтобы я называл его папой, потому что именно этого я всерьез боялся. За отца я его, конечно, не считал. Да, то, что он приходил на матчи и разбирался в футболе, было очевидным плюсом. Впрочем, и всеми удобствами, подарками он не пытался купить мою любовь. Он пытался быть честным, и это создавало проблемы. Иногда я злился на него в открытую, и тогда он затихал, совсем уходил в себя. Я даже, бывало, орал на него, что он маму со мной бросил, а Андрей только кивал как‑то грустно, но ничего так и не объяснял. Нечем, наверное, было крыть. Чего уж тут скажешь. Я быстро взрослел. Быстро понял, что никаких командировок в Австралию у него не было и ни в какой космос он не летал.

 

Первый мой день рождения с новым «папой» мы отметили тихо. На самом деле это был тринадцатый мой день рождения. Андрей подарил мне смартфон и билеты на матч «Зенита», поэтому мы провели выходные в Петербурге. Приглашать нам особенно было некого. Недавно я перевелся в новую школу, поближе к дому, да и поприличнее, так что друзей пока у меня кот наплакал. Друзей у своего недавно появившегося отца я тоже особенно не наблюдал, и это даже настораживало: такой крутой мужик – и совсем вне зоны общения. Крайне редко кто‑нибудь заглядывал – по работе. Иногда он сам уходил по вечерам куда‑то – наверное, на свидания. Возвращался в такие дни обычно поздно, когда я уже спал. Но и это началось, только когда я уже попривык к новым условиям и к нему. И каждый раз мысль моя упиралась в утверждение, что это я спутал ему все планы. Конечно, теперь даже телок в квартиру приводить было нельзя, ведь тут тусовался сын, вступающий в острый и непримиримый период переходного возраста.

– Тебе нравится здесь? – спрашивал периодически Андрей.

– Да, – неизменно отвечал я как‑то вяло и как будто заученно, хотя мне на самом деле нравилось.

– Юр, ты только пойми меня правильно, – почти каждый раз, когда собирался уйти на вечер, извинялся он. – Мне надо иногда отлучаться. Я боюсь тебя одного оставлять, но не няньку же тебе нанимать, в самом деле… Нет, я, конечно, мог бы…

– Да ладно, – махал я обычно рукой. – Уж как‑нибудь не пропаду.

– Уверен?

– Угу.

На самом деле тогда я уже привык к квартире, и мне, что уж врать, было у Андрея гораздо комфортнее, чем в нашей старой квартире с мамой. Впрочем, это его «иногда» со временем стало случаться все чаще. Чтобы я не скучал, Андрей купил мне X‑box и еще кучу крутого хлама.

 

Как только переходный возраст ударил мне в самую макушку, начался новый виток притирок. Я понял, что это он, переходный возраст, потому что мама всегда говорила, когда я становился невыносимым: «Ты сейчас такой, а что будет, когда переходный возраст начнется». В общем, я был уверен, что это именно он, потому что все вокруг вдруг стало совершенно невыносимым. Друзья в школе уже появились, даже девки кое‑какие стали вокруг меня крутиться, пацаны вроде нормальные в классе подобрались, тренер в футбольной академии хвалил. Андрей постоянно ходил на игры и не упускал возможности попинать со мной мяч в свободное время. После игр всегда ждал, пока я приму душ и все такое, разговаривал с тренером, потом обнимал меня, хлопал по плечу. Пацаны из команды завистливо смотрели и бубнили, какой клевый у меня отец. Я сам его, конечно, «папой» не мог называть. Хоть он вроде и нормальный чувак был, все равно козел. Я в душе очень сильно на него злился, но ничего ему не высказывал. До поры до времени. До того как мне зарядило этим переходным возрастом.

 

Переходный возраст – это когда у тебя появляются такие друзья, с которыми вы никак не можете расстаться и пропадаете черт знает где допоздна. Андрею это как будто не очень нравилось, и он постоянно спрашивал, где и с кем я бывал. Может, у остальных была такая же петрушка – не знаю, сравнивать мне было особенно не с чем.

– Не твое дело, – огрызнулся я в очередной раз на его вопрос по дороге в комнату, стянув вымазанные в грязи кеды в коридоре.

– Я твой отец, – строго ответил он. – Так что – мое.

– Да прям, – отозвался я, уже закрывая за собой дверь.

– Юр. – Он успел поставить ногу в проем, чтобы дверь не захлопнулась. – Я же не просто спрашиваю. Я волнуюсь…

– Не волновался четырнадцать лет…

– Ты тоже два года как‑то нормально со мной общался! – парировал он.

– Не понимал ни фига!

– А теперь что, понял?

– Отстань. У меня переходный возраст.

Мы ругались. Иногда не сильно, но порой просто орали друг на друга.

 

Однажды мы с пацанами купили и выпили бутылку водки на четверых, и потом я, не очень‑то трезвый, пришел домой. Андрей, ясное дело, с порога учуял запах и давай меня отчитывать. Я – в защиту.

– Чего ты меня учишь еще! – рявкнул после долгой перепалки. – У самого нет друзей, так не завидуй!