Папа

– Ты как? – Андрей тряс меня за руку. – Больно? Юр!

– Нет, – процедил я.

– Посмотри на меня. – Он поднял мое лицо и заглядывал в глаза, потом обхватил ладонью шею, коснулся щеки.

– Да нормально все! – взбрыкнул я, вырвался и быстро пошел в раздевалку.

Но не от боли я готов был разрыдаться, а от того, с какой заботой Андрей на меня смотрел. Он правда испугался. Помню, как‑то на поле меня вырубил один псих, я потерял сознание, так мамы мало того что даже не было на игре, она только уже потом дома меня встретила дежурным послерабочим «Как дела? Не болит?» – как будто ей совсем не было до меня дела. А этот, отец мой, конечно же, сразу следом в раздевалку и давай опять талдычить свое: «Как ты? В порядке? Точно?» – и обнимать меня, по плечу хлопать. Ну и конечно, блин, я раскис!

Вечером того же дня мы сидели в моей комнате. Вообще‑то Андрей заглянул просто пожелать спокойной ночи, но я так расчувствовался, что никак его не отпускал.

– Расскажи о себе, пап, – сказал я, – расскажи о своем прошлом, о том, кем ты был.

Никогда раньше до этого момента не называл его папой, а тут само как‑то вырвалось, бесконтрольно. И я бы даже не обратил внимания, но Андрей, по‑моему, после этого «пап» ничего больше не слышал. Он замер и впился сначала в меня глазами, потом перевел взгляд куда‑то на стену. Клянусь, у него чуть слезы не выступили, и на секунду мне показалось, что вот сейчас, в благодарность за это случайно оброненное «пап», он может рассказать мне абсолютно все. Все, о чем мы так долго молчали.

– Что ты хочешь узнать? – с трудом выговаривая слова, ответил Андрей.

Было странно видеть его таким – счастливым и в то же время каким‑то испуганным.

– Почему ты ушел от нас? Почему бросил маму? – вполголоса спросил я.

Андрей вздохнул. Этот разговор, которого мы успешно избегали, был для него трудным. Не думаю, что он хотел об этом говорить, но деваться ему было некуда. Я ждал ответа.

– Мы были молодыми, – тяжело вздохнул он. – Глупыми, бестолковыми, наделали много ошибок, ни о чем не думали…

– И я ошибка, значит? – передернул я, прервав его череду ничего не значащих отмазок.

– Нет, Юр, – моментально вцепился он своими словами в мои. – Ты не ошибка. Не думай даже так. Ты единственное, может, в моей жизни, что не было ошибкой.

– Почему же ты тогда бросил меня? Ни разу не появился? Ни открыток, ни поздравлений! Почему тогда ни копейки не давал? – Обвинения вылетали из меня очередью, как пули из автомата, курок которого заклинило. – Мы с мамой кое‑как жили, а у тебя‑то все в поряде. Чего ж ты не помогал нам? Скажешь, не мог, да? Ну!

Андрей закрыл глаза ладонью, запрокинул голову к потолку. Казалось, я раскрыл сейчас какую‑то страшную тайну, которая вот‑вот превратила бы его из принца назад в лягушку, и ему жуть как этого не хотелось. Много я понимал тогда! И представить же не мог, что тайна эта меня самого размажет по кровати, как девчонку, обмотает соплями вокруг горла.

– Я всегда давал вам деньги, Юр. – Он посмотрел на меня и тяжело сглотнул, как будто ему не очень‑то приятно было говорить об этом, как будто даже стыдно. – Я не оправдываюсь, просто так было. Кате… Маме твоей давал. Я не знал, что́ ты любишь, не мог сам просто купить подарок, поэтому давал ей. И она говорила, что покупала подарки. Я оплачивал твою футбольную школу, Юр. – Андрей чуть не плакал, да и я сам уже был на грани, только бы не разреветься. – Все сборы, поездки в лагеря. Мама не говорила тебе… А я больше ничего и не мог сделать… Хотел бы, но не мог…

– Мог бы, если бы правда хотел, – уже шмыгал носом я.

«Мог бы, если бы правда хотел», – повторил я про себя. Ведь мог же. Что за отмазки у него? Что он оправдывается, как ребенок? Какие‑то глупости! Что же мама подарок не могла от него принять, а потом просто от себя подарить? Что же покупала мне вечно какую‑то ерунду дешевую? Куда ж девала деньги, если он в самом деле их давал? И что же так ненавидела тогда его – и она, и тетя Настя? Я хныкал в подушку и никак не мог остановиться, чтобы выпалить еще порцию застрявших в горле вопросов.

– Почему же мама тебя так ненавидела? – Я посмотрел на Андрея.

Он молчал.

– Ты что, был наркоманом тогда? – Первое, что пришло мне в голову.

– Нет, – возразил он как‑то очень правдоподобно.

– А что тогда? Бухал?

– Юр…

Это незаконченное обращение тоже значило «нет», и тоже в него верилось как‑то просто.

– Ты бил ее? – продолжал гадать я. – Ходил по бабам, да? – И это, последнее, показалось мне самым близким к правде. – Ну точно! – Я вытер слезы и сел на кровати. – Гулял, изменял ей, вот мама и не выдержала…

– Все не так просто, как может казаться…

Ну конечно! Вот и крыть ему нечем. Значит, я угадал.

– Бабник! – бросил я ему, снова уткнулся в подушку и отвернулся к стене. – Уйди. Не хочу тебя видеть.

Мне все стало тогда понятно. И про Андрея, и про маму, и почему она его выставила, и почему тетя Настя его терпеть не могла. И ведь не надо быть сильно умным, чтобы понять. Достаточно было просто посмотреть на Андрея – бабская мечта как она есть: красивый, модный, при деньгах. Как же я, наверное, ему малину испортил своим появлением! Ну и ничего, пусть помучается! Еще скажу, что и нечего даже начинать к нам домой баб своих водить, думал я. Я представил, что у него наверняка не одна была и не две. Меня прямо такая злость переполняла, что я, лежа на кровати, бил ногой стену.

После того вечера мы не разговаривали с Андреем два дня. Я ненавидел его и даже сказал, что больше никогда в жизни его отцом не назову, пусть даже не мечтает.

– И больше об этом не говорим, – заявил я жестко на третий день за завтраком.

– О чем? – в общем‑то справедливо не понял Андрей.

– О том, как ты изменял маме.

Он кивнул едва заметно и опустил глаза.

Так мы навсегда закрыли тему того, почему и как он нас бросил. Для меня тогда половина мира рухнула, потому что я узнал, что папа не был таким уж конченым подонком и не оставлял нас без денег, что не было никаких «бесплатных мест» в спортивных лагерях, как врала мама, что мама вообще мне много о чем врала. Но и то, что Андрей сильно обижал маму, гуляя, отодвинуло его с линии моего доверия, к которой он успешно приближался последние пару лет. Мама сама себя никогда, как мне казалось, не любила, у нее была целая куча комплексов, и теперь я понял почему. Наверное, она жутко обрадовалась, когда Андрей женился на ней, а потом горько разочаровалась в его любви. Все же он был сволочью. Все же я мог понять маму, мог как‑то теперь оправдать ее нежелание говорить об отце. Ничего святого не было в нем. Конечно, он изменился, но меньшим козлом это его не делало.