Пару штрихов тому назад
Иварс молчал. Конечно, он понимал, что Викторас прав. Он был чертовски прав, как никогда прав. Но что можно было предпринять? В разговоре возникла пауза. Иварс выпил последний глоток уже остывшего кофе. Двое старых друзей, коллег и соперников одновременно, сидели друг напротив друга в глубоких кожаных креслах и молчали. Викторас чувствовал себя неловко.
– Прости, Иварс, не хотел задевать тебя за живое.
– Нет, Викторас, все в порядке, я рад видеть тебя и ценю то, что ты откровенен со мной. – Иварс многое бы отдал сейчас за то, чтобы вдруг в кабинет постучалась Айта и спросила, не принести ли еще кофе. Но Айта была занята своими делами и, судя по всему, не хотела мешать происходившему в кабинете разговору. Она давно привыкла к визитам разных странных личностей, многих из которых Иварс знал еще с университетских лет, и усвоила железное правило: если мужчины говорят о литературе и вообще о чем‑либо, то их лучше не беспокоить.
Лиепиньш ушел через полчаса. Иварс долго стоял на пороге офиса и смотрел вслед, даже тогда, когда внизу хлопнула дверь.
– Айта, если меня будут искать, то скажи, что я работаю, – резко бросил Иварс. – Дай мне ключ от квартиры… той…
– Что с тобой?
– Я в порядке, Айта, в порядке, просто мне надо побыть одному и кое‑что найти в библиотеке. До вечера!
В этот момент Иварс осознал, что с момента убийства Анны впервые едет в квартиру, где она жила с Айтой и где в комнатах, в коридоре и даже на кухне на стеллажах теснились книги, собранные им еще в юности. Проза, поэзия, критика – как давно он не прикасался к этим корешкам.
VI
Иварс старался не думать, что там, в соседней комнате, была убита Анна. Хотя Айта приложила все силы и мужество для того, чтобы стереть следы того страшного дня – даже серый линолеум был застелен непонятно откуда взятым старым ковром, – сам дух смерти чувствовался повсюду.
Тишину разбил скрип стремянки – Иварс приставил ее к этажерке, пытаясь дотянуться до самой верхней полки, книги на которой буквально касались потолка.
«Сколько же здесь пыли, – произнес про себя Иварс. – Это Быков, Бродский… Где же Белшевица?»
Потом вспомнил, что, вероятно, переставил эти книги на полку в другую комнату, которую занимала Анна. Заходить туда не хотелось. Иварс шагнул к двери и слегка толкнул ее вперед. Перед ним на полу на том самом месте лежала Анна.
– Боже! – прошептал Иварс. Он дернул дверь за ручку на себя, через секунду снова ее открыл. Пол был застелен ковром, мебель переставлена – и если бы тот самый молодой полицейский сейчас пришел сюда, то он бы точно не узнал места происшествия.
Иварс стоял на середине комнаты и вглядывался в книжные полки, стараясь ни о чем больше не думать.
– Кажется, вот здесь. – Он потянулся к самой верхней полке, но достать книги не смог. – М‑да.
Он направился в соседнюю комнату, схватил стремянку и потащил ее через коридор, задев при этом керамическую вазу, стоявшую на полу и служившую подставкой для зонтов. Ваза глухо зазвенела, но не упала. Звон пронесся эхом по квартире, а когда прекратился, Иварса вновь охватило неприятное чувство тишины.
Приставив стремянку к шкафу, он взобрался на самый ее верх и потянул на себя несколько книг. Книги поддались удивительно легко – Иварс потерял равновесие. Несколько секунд он провел, цепляясь за воздух на раскачивающейся стремянке, а через мгновение облокотился на шкаф. Стремянка упала. Шкаф, не выдержав веса Иварса и сотен книг, нагроможденных сверху, слегка покачнулся. Книги посыпались – Иварс в этот момент уже лежал на полу. Книги, словно волна, с грохотом упали на него. И снова в квартире установилась полная тишина, как будто ее ничто и не нарушало.
– Прекрасно, просто прекрасно. – Иварс сел, разгребая вокруг себя гору книг и смахивая с одежды клубки мягкой домашней пыли, которая годами собиралась на верхних полках и именно сейчас предстала во всей красе. – Разберемся.
Иварс откладывал книги в сторону, одну за одной, внимательно читая названия.
– А вот и она.
Иварс раскрыл небольшую книгу, на титульном листе которой синими чернилами по‑латышски было написано «На память» и стояла аккуратная подпись. Он вспомнил, как Визма Белшевица ему, начинающему редактору, только только окончившему университет, подписала этот сборник стихов…
Вдруг Иварс вскрикнул и выпустил из рук книгу, глядя на следующую, которую он собирался рассмотреть и поставить на полку рядом с другими.
Это была абсолютно новая книга в красивом кожаном переплете, из которого торчал, словно закладка, букетик из переплетенных вместе ромашки и дубового листа. Букетик был абсолютно свежим, будто книгу только что перелистывал кто‑то и, желая продолжить чтение через каких‑нибудь пару минут, предусмотрительно сделал закладку. И Иварс открыл книгу на этом месте.
VII
Вернуться на две недели назад. Анна. Почему? Что это такое? Откуда? Мысли вертелись в голове Иварса, а глаза жадно скользили по печатным строчкам, лишь изредка поднимаясь немного наверх в стремлении вновь перечитать окончание предыдущего абзаца. Счастье. Рождены для счастья. Покуда жив, храни крест Лаймы. Исчезнет вместе с тобой.
«Этого не может быть, – сказал Иварс сам себе, – просто не может быть. Спокойно. Нужно прочесть все с самого начала. Это какая то ошибка. Просто совпадение и ничего, кроме совпадения».
Счастье. Рождены для счастья. И дан каждому крест Лаймы. Свое счастье. Оно всегда с тобой.
Только сейчас Иварс стал понимать, что смерть Анны не была просто случайностью. Это не просто ее знакомства с какими‑то странными людьми, не просто какое‑то безумие, хулиганство или средневековый обряд. «Счастье исчезнет вместе с тобой», – Иварс снова перечитал эту фразу. «Нет, этого просто не может быть. Она убила себя по этой книге? Но чего ей не хватало для счастья? Я уверен, что моя девочка была счастлива. Иначе просто быть не могло.»
Иварс попытался встать, но споткнулся о лежавшие вокруг книги, слегка вскрикнул и снова оказался на полу.
«Счастье исчезнет вместе с тобой. – Иварс снова и снова повторял это про себя. – Что за ерунда? Как такое вообще может быть?»
Он снова вспомнил свой ужас при виде Анны, рукоятки шила, лужицы крови и этой свастики на лбу, креста Лаймы. Нет, Анна никогда не разделяла фашистских убеждений, никогда не общалась с такими людьми, а если и общалась, то уж точно не разделяла их взглядов. Она была осторожной девочкой. Иварс вспомнил, как однажды кто‑то на тротуаре около дома разбил бутылку. Анна, а ей тогда было лет семь, не больше, сбегала домой за веником и смела все осколки с середины дороги.
– Знаю, папа, ты будешь ворчать, но я просто не могла пройти мимо, – сказала тогда она, – да и ты можешь идти снова погруженный в свои мысли, споткнешься и поранишься.
