Пару штрихов тому назад
Нет, Анна была умницей. И не могла она себя убить. Зачем? В свои пятнадцать она еще ни с кем не встречалась. В школе особых проблем, а тем более конфликтов у нее не было. Иварс поймал себя на мысли, что пытается встать на место своей дочери и оценить вероятные и не очень причины того, что произошло. Какая разница, ведь ее все равно не вернешь?
Иварс снова раскрыл книгу, прищурил глаза, но уже не смог найти того, что‑только что читал. Перед глазами плыли круги. Комната показалась ему маленькой и совершенно лишенной воздуха. Он почувствовал, что задыхается, и начал отчаянно глотать воздух, как глотают воздух только что пойманные рыбы или пытаются надышаться мальчишки, ныряющие летом с лиепайского мола.
– Нет, нет, нет. – С усилием Иварс смог наконец встать. – Этого не может быть!
Он швырнул книгу в угол комнаты, быстро подскочил к окну, дернул за шпингалеты, открыл первую раму, затем дернул вторую. Она не поддавалась. Иварс с силой дернул за ручку и, вырвав шпингалет, высунулся в раскрытое окно и сделал глубокий вдох.
Неожиданно Иварс почувствовал, что в комнате есть кто‑то, кроме него. По крайней мере, такое ощущение у него возникло в тот момент, когда он наконец понял, что оставить книгу, заложенную свежим букетом, мог только человек, который либо приходит сюда, либо… Иварсу снова стало нехорошо. Легкий холод пробежал по спине, ноги стали совершенно ватными. Он задыхался, несмотря на то что стоял у распахнутого окна. Его душил страх, страх перед тем, что‑тот, кто убил его дочь, может быть здесь. Или бывает здесь. Или может прийти с минуты на минуту.
Что‑то скрипнуло. Шелохнулась занавеска. Иварс затаил дыхание, но снова стал задыхаться. Где‑то рядом кто‑то есть. Кто‑то стремится сюда войти, вот‑вот ворваться, чтобы расправиться с ним так же, как с Анной. Расправиться – и нарисовать на лбу своей жертвы свастику. Пусть все думают, что это крест Лаймы. Пусть строят свои догадки. Но человека уже нет, еще одна жертва. Его убьют, точно убьют. Вот легкий скрип повторился. Снова шелохнулась занавеска. И стало прохладно, по комнате загулял сквозняк.
Занавески вырвались наружу из окна и стали хлопать по рамам. Иварс задрожал, закрыл глаза. Так продолжалось всего несколько секунд. Холод командовал телом, но он вспотел. Ему было страшно, но он не кричал, не проронил ни звука, ни слова.
Иварс, стараясь не шуметь, ступил, потянулся – и уже держал в руке маленькую фарфоровую вазочку. Сквозняк усилился. Что‑то снова скрипнуло, только чуть отчетливее. Иварс заплакал, как не плакал в тот момент, когда узнал, что его дочери больше нет, как не плакал даже на ее похоронах. Минута. Снова скрип. Иварс уже ничего не видел от слез, только сжимал в руке вазу.
Вдруг послышался скрип, а за ним Иварс услышал звук шагов. Шаги приближались. Занавески продолжали яростно хлестать по рамам. Прикрытая дверь в комнату распахнулась. Иварс зажмурил глаза, покачнулся, споткнулся на разбросанных повсюду книгах, упал на колени и почти сразу же с яростью бросил вазу в сторону двери.
Все стихло. Иварс даже не слышал ни звона стекла, ни того, что было потом. Ничего.
VIII
– Ты слышишь меня, – голос Айты был испуганным, но довольно уверенным, – Иварс!
Иварс очнулся оттого, что кто‑то хлещет его по щекам, а потом он почувствовал холодную воду на лице и открыл глаза. Рядом на коленях стояла Айта и лила воду из маленькой эмалированной кружки.
– Прекрати, что ты делаешь, – пробормотал Иварс и тут же опомнился. – Что случилось?
– Ты потерял сознание, – Айта поставила кружку на пол. – Хотя, знаешь, это я у тебя должна спросить, что случилось, что здесь за беспорядок. И вообще, ты бы мог мне позвонить, я бы приехала сразу, особенно если тебе стало плохо.
Иварс молчал.
– Мне не стало плохо, Айта, я нашел книгу, в ней написано, как убили нашу Анну.
– И где она? – удивилась Айта.
– Вот. – Иварс указал рукой на лежавший поверх груды книг аккуратный том в кожаном переплете. – И еще, там была закладка, ну, ромашка и лист дуба, совершенно свежие, не засушенные, как будто здесь кто‑то был.
– Ну, само собой, здесь кто‑то был! – Айта не спешила тянуться за книгой.
Привыкшая мыслить рационально, она внутренне не принимала для себя хоть сколько‑нибудь мистической версии гибели дочери. Конечно, ей было очень тяжело, с трудом удавалось держать себя в руках. Айта понимала, что должна быть сильной.
– Здесь была я, убиралась, соседи помогали немного. – Айта говорила медленно и спокойно. – Так о чем ты прочел в книге?
Иварс пытался встать.
– Обо всем, – почти шепотом сказал он. – Ты сама открой и прочти.
Книга лежала в углу комнаты, около окна. Айта открыла и пролистала ее. Книга была пуста. Несколько сотен чистых страниц были заключены в аккуратный и, несомненно, дорогой переплет. Книга действительно была заложена примерно посередине переплетенными между собой дубовым листом и ромашкой, но, как показалось Айте, они не были свежими.
– Не вижу здесь ничего подозрительного. – Айта захлопнула книгу. – А вот тебе нужно немного отдохнуть, иначе ты просто погубишь себя и ничего хорошего из твоих попыток разобраться не получится.
Иварс задумался. Может, это все просто ему кажется? Ему очень хотелось бы все понять как можно быстрее, и в этом его стремлении была доля истины. Время шло, обстоятельства забывались, стирались из памяти, обрастали домыслами, догадками, предположениями. А между тем тот, кто погубил Анну, оставался на свободе безнаказанным. Кто он? Чем обидела его Анна? Зачем было лишать ее жизни?
– Знаешь, Иварс, сходил бы ты лучше к тому полицейскому, помнишь, такой пожилой, эксперт? – Айта потянула Иварса за руку и помогла ему встать. – А ты искал ту книгу Белшевицы, с автографом?
– Да, нашел я книгу, только не рассчитал свои силы, дернул за полку, не удержался, и все рухнуло. – Иварс рассматривал гору книг, лежавших на полу. – Затолкать все книги на шкаф, к потолку, была плохая идея.
– Это была твоя идея, помнишь, – покачала головой Айта. – Так что насчет полицейского? Он же оставлял тебе свою карточку?
Иварс задумался и посмотрел в сторону окна.
– Оставлял. Позвоню ему сегодня. Ты права, все‑таки это единственный, кто пытался по‑настоящему разобраться в смерти нашей дочери. Остальным, похоже, просто все равно.
– Зачем ты так говоришь? – Айта начала собирать с пола книги. – Посуди сам. Тебе не все равно, мне не все равно. Полиция начала расследование. Не все равно и соседям. Помнишь, как они старались нас поддержать. Мне кажется, что они чувствуют за собой вину, что не были внимательными и недосмотрели. Ты, надеюсь, не винишь их в чем‑то?
– Нет, конечно нет. – Иварс подошел к двери и прислонился к ней. – Я виню только себя. Как‑то за всей этой работой, всей этой суетой мы почти не обращали внимания на то, что творится в жизни у нашей девочки. Я очень мало проводил с ней времени, очень мало. И самое большее из того, что я сейчас могу для нее сделать, – это во всем разобраться.
