Плохие мальчики не влюбляются
Насупившись, смотрю в глаза этому Косте.
– Ладно, пойдемте.
Внутрь идти очень не хочется. Но я же сама напросилась. И как‑то нелепо сейчас будет давать заднюю.
– Не бойся, – уловив мои сомнения, давит на спину Воронин. – Тебя никто не тронет. Ты же моя… подружка.
Черт!
Молча захожу в бокс. Там еще один парень. Сидит, съехав в кресле в расслабленную позу. А вот и Батхед к Бивесу! На столе кальян, какие‑то жестяные банки. На выходе, уперев руки в косяк стоит Костя.
От адреналина мое сердцебиение ускоряется. Это плохое место. И люди плохие.
– Ну, показывайте, что там у вас? – пренебрежительно протягивает Батхед руку.
Достаю часы. Подходить к этому… не хочется. Я протягиваю их Паше.
Тот сначала рассматривает сам. Потом отдает этому.
– Две сотки… – взвешивает в руке их Батхед, словно покупает на вес.
Две сотки? Чего?
Бросаю на Пашу тревожный взгляд, пытаясь понять.
Паша высокомерно смеется.
– Ты бредишь? Внимательнее посмотри. Тем более, они не ворованные.
– Чьи?
– Отца, – поясняю я. – Он уже много лет живет в другой стране. И возвращаться не планирует. Они ему не нужны.
– Четыре сотки. Больше не дам.
– Шесть косарей они стоят, – разворачивает Воронин к нему экран своего телефона с изображением таких же часов. – За штукарь я их сам у неё сейчас заберу.
Демонстративно вытаскивает несколько купюр евро и держит, зажав между пальцами. Батхед недовольно морщится.
– Штука триста. Больше нет.
– Окей. Давай бабки.
Ого! Я не рассчитывала на столько.
Он считает деньги мелкими купюрами.
– А больше у отца ничего ненужного нет?
– Не знаю. Что, например?
– Запонки на рубашках посмотри. Если бренд или золото – неси.
Конечно же, деньги очень нужны. Но эти товарищи так отталкивают, что не знаю, решусь ли я еще на один визит. Запонки дома есть, и зажим на галстук. У отца в шкафу. Комната закрыта. Ключа у мамы нет. Но я спокойно туда могу залезть через форточку. Уже несколько раз делала это.
Класс, Царева. Столько лет учиться на… форточницу!
Ну, а что делать?.. Может, мне этих денег хватит, пока работу найду?
– Тысяча баксов – это сколько? – шепчу я Паше.
Я даже примерно не знаю курс.
– Тысяча баксов – это тысяча баксов… – улыбается тот.
Мой телефон звонит. Мама! От ужаса волосы становятся дыбом. На улице играет музыка, здесь – мужские голоса.
– А где туалет? – оглядываюсь я.
– Там, – кивает Костя на дверь.
Поспешно сбегаю туда. Здесь воняет дымом, я открываю фрамугу под потолком. Мама перезванивает. Глубокий вдох…
– Алле? – сонно отвечаю я.
– Не могу до Беллы дозвонится. У вас все нормально?
– Нормально. Спим. Она телефон в гостиной оставила.
– Ясно.
– Всë?
– Даже не спросишь, как дела с твоей дисквалификацией?
– Я спать хочу.
Там за дверью что‑то происходит.
– Неблагодарная!
Скидываю вызов. Прислушиваюсь.
– Менты! – вскрикивает кто‑то из парней. Потом грохот…
– …Скупка краденного… – слышу мужской голос.
– Э, руки убрал! – голос Паши. – Несовершеннолетний я! Отцу звоню…
Опять грохот. Крики…
В ужасе замыкаю дверь.
Капец…
Чего делать?
Поднимаю глаза на открытую фрамугу.
Кажется, пора делать ноги! Я не Паша, звонить мне некому.
Подтягиваюсь, высовываюсь в окно. Перехватившись руками за ветку вытягиваю себя. Спрыгиваю на землю в темноту.
Из‑за бокса видны красно‑синие огни ментовской машины. Я тихо пятюсь в тень деревьев. Через окно слышу, как выносят дверь в туалет.
Конец ознакомительного фрагмента
