Похождения бизнесвумен. Книга 2. Лихие 90-е

Две недели – это очень много. Главное – попасть на современное производство, чтобы купить не допотопную технику, которую Европа в третьи страны сбывает, а самую современную. Изучить краски, плёнки, бумагу, ведь мы о них ничего не знаем, Келин работает на всём примитивном, отечественном. Заодно договориться о выставке питерских художников, а ещё лучше – о культурном обмене. На этот случай возьму пачку слайдов: живопись, авторские плакаты, ювелирные украшения.

Фотограф Валерий Лозовский, имеющий всюду доступ номер один, попросил показать голландским газетчикам его фоторепортажи. На снимках – бывшие и действующие политики, заснятые в разные моменты своей деловой жизни и, что интереснее, – в личной тоже. «Я бы мог стать внештатным корреспондентом солидной газеты, я работал в Англии, Японии», – наставлял Лозовский. Да, ещё Филатов просил подыскать поставщика товаров для химкомбинатовского магазина – а то у финнов слишком высокие цены, в Голландии всё дешевле.

Мало‑помалу набираются две сумки. Только денег практически нет. Моя поездка – частная. Считается, что принимающая сторона должна всем обеспечить. Поэтому банк деньги не меняет. Каштан часто ездит за рубеж и получает командировочные, он даёт десять немецких марок. У Сашки Петрова иностранцы иногда покупают картины, он выдаёт для Лёньки пятнадцать долларов. Негусто, конечно, но как‑нибудь переживу.

Перед самым отъездом Валерка протягивает мне книжицу: «Возьми, может пригодиться, забавно написана». Книжка вовсе не забавно, а сухо и конкретно называется «Как пройти таможенный досмотр». Читать некогда, просто кладу её на дно сумки.

Авось не пригодится.

Меня не провожают. Юра на гастролях, Каштан где‑то за границей, Саша Инденок дежурит у Ирки в больнице – у неё воспаление лёгких, а Квашенко детей опекает и квартиру стережёт – видимо, от них же.

Жаль, что никто не даёт советов выезжающим за рубеж. Рассказывают о людях, падающих в обморок при виде магазинных полок. Особенно почему‑то напирают на сыр – несметное количество сортов, приводящее советских граждан в форменный ступор. Подчас это заканчивается совершенным равнодушием к изобилию, раздражением и желанием поскорее вернуться домой. Вот тут‑то обалдевшие от избытка впечатлений россияне попадают в алчные объятья родной таможни.

Но пока я ещё лечу туда, и таможенники на пару с паспортной службой угрюмо и безучастно фильтруют отъезжающих через своё сито. Флаг им в руки, а я как шла, так и прошла. Как будто никаких препятствий нет, а есть потребность с кем‑то поговорить, поделиться планами, показать фотку на паспорте, вытащить на свет божий пятнадцать долларов и десять марок. Конечно, с улыбкой и прямым, честным взглядом. Мне тоже в ответ улыбаются, кивают – полная идиллия.

Пешее шествие к самолётам, инструкции на двух языках, нам показывают, что делать при посадке на воду, как пользоваться запасным выходом, а под конец для успокоения предлагают напитки из бара. Время в пути – три часа, при этом мы вылетаем в девять утра, а прилетаем в десять. Что‑то там с часовыми поясами, а может, с зимним и летним временем, о котором у нас пока ничего не известно, а у них оно есть.

На выходе – толпа встречающих. Меня тоже встречают. Не знаю, кто, но обязательно узнаю. Так сказал Тон. Вглядываюсь в лица, читаю таблички. На одной вижу: «Marina Vazhova», её держит высокий парень весь в чёрном, с тёмно‑русой шевелюрой. Иду к нему, улыбаясь. Парень в ответ тоже улыбается, не переставая жевать жвачку, и протягивает руку.

И тут я понимаю, что с ним что‑то не так. В овале лица, мгновенном приветственном наклоне головы, непринуждённом жесте, с которым он вынул резинку изо рта и щелчком отправил в урну. И ещё одно: он не стремится взять мой багаж, он его просто не замечает. Мы идём вместе к выходу, и уже возле самых дверей парнишка забирает из моих рук самую лёгкую сумку, предоставляя мне возможность тащиться с тяжеленным баулом. Он договаривается с таксистом, а я, пытаясь сохранять улыбку и достоинство, гружу весь багаж, недоумевая, как можно так спокойно и лениво наблюдать за дамой, не предлагая помощь. Садимся на заднее сиденье, он сообщает: «My name is Deja». Дежа, с ударением на второй слог. Понятно. Это девушка.

Пока едем, Дежа не переставая говорит. Информацию воспринимаю урывками. Сейчас едем в гостиницу, там я пробуду неделю… перееду к Хопперсам, неделя у них. Дежа будет со мной всё время… Инна Хопперс попросила, а ей всё равно делать нечего… деньги нужны, почему бы не помочь… Инна – жена Джоса, они совладельцы типографии. Сначала всё принадлежало Инне, потом Джос на ней женился, стал управляющим, а теперь и партнёром… О’кей, всё понятно?

Что будем делать в первую неделю? Посещать музеи, путешествовать по Голландии, в театр сходим. Дежа будет меня развлекать, кормить, поить, покупать сигареты, воду, жвачку, спиртное… только немного. Но никаких подарков и сувениров. Это пока нельзя. И денег мне в руки давать нельзя. Такое распоряжение. Без обид, да?

Забавно. Пригласили для «future cooperation» и участия в полумиллионном контракте, а отношение, как к нищей.

Вскоре подъехали к отелю. Небольшой двухэтажный домик, несмотря на зимнее время увитый зелёным плющом. Есть ещё подвал, там ресторан. Мои пожелания просты: рюмку коньяка и чего‑нибудь съесть. Дежа сама выбирает блюда. То ли от усталости, то ли вкус у меня другой, но эти пресные овощи с соусом из кусочков мелко нашинкованной телятины совершенно не лезут мне в глотку. Помогает коньяк.

Утром просыпаюсь от птичьего гомона. На долю секунды воображаю, что я в своём Алтуне, и сойки скандалят, деля жёлуди. Но полосатенькие занавески и особый, чисто европейский запах отеля моментально возвращают меня к действительности. Я – за границей. Через пару часов придёт Дежа, и мы отправимся на экскурсию по Амстердаму. Больше всего меня интересует музей Ван‑Гога, который имеет самое полное собрание его картин. Ван‑Гог – один из моих любимых художников. Время от времени я перечитываю его письма к брату Тео, находя в них некоторые объяснения противоречивому творчеству художника. И его судьбе.

А пока нужно привести себя в порядок и позавтракать. Кое‑как разобравшись с душем, спускаюсь вниз, в уютный светлый холл с круглыми столиками и плетёными стульями. Дежа сказала, что завтрак включён в стоимость проживания. Посматриваю на остальных посетителей, стараясь делать то же, что они. А они берут разное: кто только кофе с круассанами, другие – по несколько подносов набирают и сидят за завтраком больше часа. Неужели всё по одной цене? Позже я узнаю, что это называется «шведский стол», а пока просто беру то, что хочется.

Закончилось это плохо: я не могла всего осилить, а оставлять еду на тарелках у нас не принято, посему к приходу Дежи грустно взирала на оставшуюся нетронутой добрую половину завтрака. Дежа мне быстро помогла, а в дальнейшем я всегда брала побольше, в расчёте на неё. Что‑что, а аппетит у моего проводника отменный.

Вообще я поняла, что в её организме больше всего занят делами рот. Она могла есть, пить, одновременно курить, при этом, не умолкая, говорить, что не мешало жевать жвачку, сосать конфеты. Видимо, это объяснялось тем, что за всё было заплачено. Но я не курю, жвачку и конфеты не жую – она это делает за меня. Представляю, как Джос поднимет брови, изучая отчёт. Мы то и дело заходим в кафе и ресторанчики, отказаться нет никаких сил: и запахи, и интерьеры очень привлекательные. Времени это занимало много, так что в музей мы попали только после обеда.