Похождения бизнесвумен. Книга 2. Лихие 90-е
Положение у него щекотливое: из замов его Витя снял, дела никакого не предложил, с моим уходом прекратились поездки по линии выставок, уже второй раз его лишили премии. Перспектив в «Рекорде» он не видит, его явно держат из милости как родственника, что, во‑первых, обидно, во‑вторых, ненадёжно. Моё дело ему по душе, он многому научился, пока со мной в паре работал, и может быть полезен. Он экономист и юрист, хороший переговорщик. Короче, предлагает свои услуги.
– Кстати, как у тебя дела с открытием счёта? – Инденок спрашивает не зря, до сих пор этот вопрос не решён: Сбербанк нас не берёт – мы хоть и государственные, но вроде как не местные. В коммерческие банки тоже не сунуться, нужна протекция. Да и опасно с коммерческими связываться, неизвестно, кто за ними стоит – может, мошенники или бандиты.
– Вот что. Я тебе помогу счёт в банке открыть, все формальности решу с налоговой и прочее. Подготовлю формы договоров, обеспечу юридическую защиту. Да и линейка издательская нам ведь пригодится?
– Кто мне её отдаст? Витя велел заму передать, я передала, – нарочито угрюмо отвечаю, пусть видит, что я осознаю несправедливость такого решения.
– Витя тут ни при чём, линейка стоит на балансе комбината, а с ним у тебя, я думаю, проблем не будет? – Полувопрос‑полуутверждение.
Ничего себе! Это меняет дело. Через полгодика придёт техника по контракту, а с ней всё то, что комбинат даёт нам в уставной фонд. Даже среди ночи разбуди меня, начну перечислять эти великолепные вещицы: два компьютера офигенной мощности, лазерный (!) принтер, факс, ксерокс, и в придачу – микроавтобус!
А пока у нас нет ничего, мы просто нищие. Вот где линеечка бы пригодилась, чтобы это время пережить, клиентов подсобрать. Жаль, тобольский «Рекорд» не взять, там все заказы! Как бы читая мои мысли, Инденок задумчиво говорит:
– Костылев жаловался Филатову, что без тебя дела идут как‑то кисло. Так что всё одно к одному – тебе на этой линейке работать и тобольскому «Рекорду» книжки верстать. Поручишь это дело – возьмусь. Через неделю всё будет наше.
Саша хитро улыбается и совсем тихо добавляет:
– Мне зарплата не нужна, устроят десять процентов от прибыли. Если не против, договор завтра же составлю. Да, я слыхал, ты помещение взяла, ремонт требуется. Валере всё равно нечего делать, он тебе быстро всё в порядок приведёт. Только материалы купи, а работу потом оплатишь, когда деньги будут. И ещё: ко мне Лена, наш бухгалтер, подходила, просится к тебе на работу, ты возьми её, она толковая.
Инденок скороговоркой завершает разговор, на лестнице уже слышна пальба.
– Так она живёт рядом с «Рекордом», на Васильевский ей долго добираться, и не смогу я столько платить.
– Она всё равно оттуда уйдёт, надоело дрожать, а нам полезна будет: много чего знает.
Саша уже в прихожей, перехватывает у младшего «вождя» куски льда, которыми тот швыряет в перепуганного кота.
С Инденком дела пошли в гору. Через неделю был открыт счёт в банке «Рождественский». Учитывая, что случилось это под Рождество, мы восприняли сей факт как знак свыше. Издательскую линейку тоже получили со словами: «Забирайте своё приданое», – из чего я заключила, что Саша всё‑таки был ко мне Резниковым пристроен. Валера, у которого была настораживающая фамилия Квашенко, притащил своих друзей, и они очень быстро подлатали дворницкую. На удивление, ни Квашенко, ни его друзья не пили, что шло вразрез со всеми знамениями.
Уже через пару месяцев мы вчетвером: я, Саша, бухгалтер Лена и Квашенко, который после завершения ремонта играл роль курьера, охранника, секретаря и грузчика, – поселились в новом офисе, со дня на день ожидая подключения телефона. А когда он заработал, я принялась звонить бывшим заказчикам, оповещая их о новом адресе. Звонки возымели действие, и к тому времени, когда к нам по инициативе Инденка пошёл поток тобольских заказов, работа вовсю кипела.
По‑прежнему шелкография Женьки Келина была основой производства. К нам стали стекаться заказы на визитки для депутатов всех мастей и прочих чиновников, и приходили они, в основном, через Каштана. Что‑то у него закрутилось в Ленсовете, он частенько звонил мне чуть не ночью, диктовал текст очередной визитной карточки, про срок исполнения говорил всегда одно и то же: вчера.
Благодаря этим визиткам познакомилась с Алексеем Ковалёвым, депутатом горсовета, организатором борьбы за сохранение исторического центра. Алексей мне запомнился с 87‑го года, когда он пытался противостоять разрушению гостиницы «Англетер», собрал целую площадь народа, но это ни к чему не привело, всё порушили, чтобы финским подрядчикам было легче строить на чистом месте.
С тех пор Ковалёв почти не изменился, всё тот же мальчишеский вид, рубашка в клетку, смотрит внимательно, без улыбки. Мы обсуждаем с ним возможное переименование города и возврат герба Петербурга: тогда нужно будет оперативно напечатать большое число визитных карточек и бланков с новой символикой.
– Впрочем, до этого ещё дожить надо, – устало говорит Ковалёв, и я вижу, что он не так молод, как кажется с первого взгляда: сеточка морщин у глаз, желтовато‑бледное лицо человека, привыкшего недосыпать. – Хотя подготовиться лучше заранее.
Не теряя времени, принялись за работу. Герб пришлось рисовать заново, нигде не нашли подходящий для печати оригинал. На улицах Ленинграда – красные знамёна, а у нас на планшетах – герб с морскими «кошками», якорями и скипетром с двуглавым орлом – герб Санкт‑Петербурга.
ТОБОЛЬСКИЕ ВОЯЖИ
С Тобольском возобновились все старые связи. «Рекорд» Саши Костылева набирал полиграфические заказы по всему Тюменскому региону. Почти каждый месяц, за исключением распутицы межсезонья, либо одна, но чаще с кем‑нибудь из именитых гостей я попадала в Сибирь. То по делам, то познакомить, а то просто проветрить хлынувших в Россию и поверивших в «glasnost» немцев и голландцев.
Кто‑то из «красных» директоров спонсировал серьёзное издание про тюменских художников, но в тех дремучих краях невозможно было найти цветную фотосъёмку. Я пригласила Володю Теребенина, эрмитажного фотографа, и нас возили по разным городкам, водили по мастерским, где традиционное чаепитие перемежалось иными возлияниями – с пельменями, струганинкой и изумительным розовым салом.
К концу третьего дня Володя совершенно обалдел от постоянных кутежей, недосыпаний и многочасовых съёмок. Он снимал профессиональные слайды «девять на двенадцать», снимал безошибочно, влёт. Это магическое «девять на двенадцать» открывало нам все двери – такой техники в округе не было, и слайды полиграфического качества – а какого же ещё, только полиграфического! – ценились высоко, вызывая благоговейный восторг.
Но наши труды так и остались лежать мёртвым грузом, никакого альбома сделать не удалось: резко и безвозвратно иссякла «красная» денежная река. То ли инвестор уже добился, чего хотел, и не было нужды продолжать игру в покровительство искусствам, то ли разворовали всё – узнать не получилось. Было страшно обидно, что не выйдет в свет обречённый на успех толстый фолиант, с надписью «Сибирью прирастать будет» – начертанною золотыми литерами на лазоревой с чёрным подбоем ленте. Никогда не будет он отпечатан на лощёной бумаге с оттенком слоновой кости, не переплетут его в твёрдые малиновые корочки, украшенные гербом с короной и двумя чёрными соболями, высунувшими от усердия золочёные языки…
