Полудочка. Его судьба
И сейчас Ганцев разговаривал сам с собой, девчонка была лишь отражением.
Но в глупышке ничего не смогло бы отразиться.
Несуразная Ксенька оказалась настолько умной, что он ощущал себя ее ровесником. Точнее – ее равной себе.
– Потому что, Ксеня, жизнь – это до сорока лет. После сорока – уже не жизнь, а борьба организма между оставшимися желаниями и сократившимися возможностями.
– У вас, дядя Слава, я как‑то не заметила, чтобы что‑нибудь сократилось, – возразила Ксенька.
– Это тебе показалась. На самом деле у меня сейчас только настоящее. Точнее, удерживание на высоте момента. Будущего у меня уже нет.
– А у меня? У меня какое будущее?
– У тебя вся жизнь. Семья, дети, карьера. Прежде всего – окончить школу. Что, кстати, собираешься делать дальше? Или еще не думала?
– Давно придумала. Я люблю математику, люблю размышлять еще с тех пор, как вы научили меня играть в шашки. Кстати, с десятого класса мама перевела меня в математическую школу.
– В какую? В четвертую или в сто одиннадцатую?
– В сто одиннадцатую. В четвертой учителя слишком старые, им все уже пофигу, ничему на научат.
– И что, ты будешь ездить каждый день час туда, час обратно?
Их город, стоявший третьим по протяженности после Москвы и Санкт‑Петербурга, имел дистанции огромного размера, а район улиц Гагарина‑Королева и математическая школа №111 лежали на разных концах.
– А какая разница – читать книжку с котом на коленях или сидя в маршрутке? Буду учиться.
– А куда потом?
– Хотелось в университет, на математический факультет. Но вряд ли получится.
– Почему вряд ли? – спросил он. – Ты умная девочка, сегодня я это понял.
– Потому что у меня аттестат будет плохой. Я со всякими историями, географиями и языками не дружу, за два года в сто одиннадцатой медалисткой не стану. На бюджет не пройду по‑любому. А на коммерческое…
Она поморщилась.
– Скорее ваш Кальтенбруннер женится на Саре Бернар, чем папахен раскошелится на мою учебу в универе.
– Ксеня, нет нерешаемых проблем.
Ганцев помолчал.
Кажется, за любовь он мог воздать полудочке серьезнее, чем только новым компьютером.
– Я оплачу твою учебу. Сколько она стоит? Ну да, сейчас еще неизвестно. Но давай прямо сегодня… нет, сегодня уже не успеем, завтра. Завтра откроем депозитный счет на твое имя, я положу тысяч пятьсот, их должно хватить.
– Дядя Слава, вы что, сдурели?!
Круглые Ксенькины глаза сделались квадратными.
– С какого фига вы будете платить за мою учебу? Вам что, денег некуда девать?
– Денег у меня есть куда девать, – ответил он. – И даже очень. Я люблю вкусно поесть, крепко выпить, проехать на хорошей машине, надеть костюм не Ивановского производства, отдыхать подальше от российских рож, и так далее. Но видишь ли…
Он помолчал, Ксенька смотрела изумленно.
– …Все эти квартиры и машины… Сначала первостепенны, потом – уже потом. А обеспечить тебе будущее возможно, лучшее, что я смогу сделать в этой жизни. Детей у меня нет.
– А почему, кстати?
– Прежде всего потому, что я их не люблю.
– Не любите?
– Нет. От детей шум и проблемы. Когда отдыхал за границей, платил любые деньги, но жил в отеле, куда не пускают с детьми.
– А…
– Из всех детей я любил только тебя, Ксеня, – перебил Ганцев. – Из любого правила есть исключение, подтверждающее его во всех остальных случаях. Ты мне не дочь, но ты дороже дочери.
– На самом деле, когда я начала что‑то понимать, мне стало казаться, что вы меня любите больше, чем родной папа, – задумчиво сказала Ксенька. – И даже мама. Это как‑то странно, но я так чувствую.
– Да, Ксеня, – подтвердил он. – Ты чувствуешь правильно. Я любил тебя, одну на свете.
– Люби‑ли? – переспросила она. – То есть сейчас уже не любите?
– Любил как ребенка. А теперь…
– Как женщину? – подсказала девчонка.
– Да. И все это очень плохо.
– Почему, дядя Слава?
– Я боюсь, что мы слишком сильно привяжемся друг к другу. И это добром не кончится. Поэтому, возвращаясь к вышеизложенному, завтра превентивно решим вопрос с твоей учебой.
Ксенька резко села на постели.
Маленькие грудки ее возмущенно колыхнулись из стороны в сторону.
– Дядя Слава, я от вас денег не возьму! – воскликнула она, взмахнув рукой. – Вот вы говорили про компьютер…
– Компьютер тебе сконфигурирован, его собирают, завтра доставят.
– Так вот, дядя Слава, я соглашусь принять от вас компьютер только потому, что мой уже почти сдох, а папа новый не покупает. А так я бы не взяла у вас даже на новые колготки.
– Насчет колготок, кстати, – сказал Ганцев, погладив Ксенькины неизящные коленки. – У тебя есть карта? привязана к телефону, или надо по номеру? Я тебе закину денег, на всякие мелочи вроде колготок. От тети Риты я знаю, какие они дорогие и как быстро рвутся. А ты должна всегда прекрасно выглядеть.
– Дядя Слава! – Ксенька выставила перед собой ладони. – Денег я от вас не возьму. Никаких и ни на что. Вам не за что мне платить.
– Извини, извини, Ксеня, – он тоже помахал руками. – Я не хотел тебя обидеть, просто…
– Не возьму, – повторила она. – Потому что я от вас получаю больше, чем вы от меня.
– Возьмешь, – решительно сказал Ганцев. – Возьмешь все, что я тебе буду давать. Номер карты напишешь, буду время от времени перечислять. И за учебу заплачу. И буду дарить всякие подарки.
Ксенька молчала, глядела непонятно.
– Это мое условие. Или ты послушаешься и будешь принимать от меня все без единого слова, или я сейчас встану, оденусь и уеду. И никогда больше к тебе не приду. Никогда!
Еще не договорив, он ужаснулся словам, вылетевшим помимо воли.
Сказанное подтверждало намерения не расставаться с Ксенькой.
В самом деле, события развивались против воли.
– Но если послушаюсь, вы ко мне еще придете, дядя Слава? – тихо спросила она.
