Полудочка. Его судьба
Напольную плитку для нижнего холла пришлось искать два месяца: один вариант казался слишком шероховатым, в нем должна была собираться грязь, другой – зеркально гладкий – обещал падения, у третьего белый цвет казался сероватым, чернота четвертого отливала ненужной синевой…
О таких обязательных вещах, как кондиционеры и дорогая сантехника, не стоило говорить. Ступени для лестницы, не понравившиеся жене, Ганцев перезаказывал два раза.
Возня вокруг нового жилья, казалось, сблизила отдалившихся супругов.
Сейчас сказка для людей, ценящих жизнь, была полностью готова.
Она сияла чистотой, поскольку тут, как и на Гагарина, убиралась домработница, только другая – энергичная деревенская девушка, которую Ганцев от широты души время от времени угощал кофе. Причем не растворимым, а сваренным в дорогом эспрессо‑автомате.
В этом доме стоило жить и заново радоваться жизни даже в конце пятого десятка.
Тропический дуршлаг выбросил еще серию капель, звук гулко донесся из спящего холла.
Ганцев открыл нижнюю дверцу холодильника – оригинального японского «Хитачи», привезенного под заказ.
На полке стояла бутылка водки «Белуга Голд Лайн», какую рядовой россиянин не только не пил, но даже никогда не видел.
Он налил себе большую стопку и вышел на балкон.
Со стороны двора всегда оказывалось теплее, тут можно было стоять в одном халате.
Водка, холодная и несравненно мягкая, отпустила душу.
В черном небе над домами пулевыми отверстиями зияли звезды. В астрономии Ганцев не разбирался, но узнал Большую Медведицу, ее ковш был известен с детского сада.
Впрочем, небесный узор с ковшиком не ассоциировался, ковши употреблялись только в деревне. Медведица напоминала ему колесную корзинку с длинной ручкой, атрибут современного супермаркета. Хотя и такой штукой Ганцев тоже не пользовался – всегда брал большую тележку, которую можно нагрузить с верхом и подкатить к машине на парковку.
Однажды он где‑то прочитал фразу: «Август – месяц королей». В нынешнем положении Ганцев мог считать себя королем. Но почему‑то надвигающийся август не обнадеживал.
Радость медлила за порогом бронированной двери.
Причина заключалась не в том, что они с женой спали по разным комнатам.
Как раз наоборот, ночное дистанцирование улучшило и облегчило жизнь. Теперь Ганцев мог каждый вечер напиваться до желаемого состояния, не мешая Маргарите неспокойным сном. А когда совсем не спалось, он проскальзывал в кабинет, закрывал дверь и о утра что‑нибудь беззвучно смотрел на компьютере.
Не виновата была и Ксенька.
Связь с ней ничего не стоила по шкале семейных ценностей. Изменяя жене, Ганцев не изменял своему дому, а это казалось главным.
Да и вообще, физическая близость – точнее физическая верность – не стоила ровным счетом ничего, пока семья оставалась семьей. На то намекал еще автор иллюзорного «Маленького принца», граф де Сент‑Экзюпери.
И, возможно, в Ксенькином «Маленьком лорде» говорилось о том же самом.
Конец ознакомительного фрагмента
