Полудочка. Его судьба
Сияло равнодушное солнце, в разливе мелководного ручья мельтешили оранжевые бабочки с черными крапинками. Ничтожное русло Ганцев преодолел в три шага.
На противоположном низком берегу росла густая, по‑нехорошему зеленая трава. Посвященный в некоторые детали, он знал, что будущей женщине вредно ходить по холодной сырости, и пронес Ксеньку еще метров двадцать до сухого места.
– Ну все, мы тут, – сказал он, опустив ее на дорожку у края луга.
– Вы не устали, дядя Слава, меня тащить? – спросила она.
– Нет, – ответил Ганцев и вдруг обнаружил в себе нечто ненужное.
Всю жизнь он позиционировал Ксению Войтович полудочкой – то есть ребенком.
Но в радикальном купальнике она была практически голой, крепко прижималась и обвивала его шею руками, помогая себя нести…
В итоге выяснилось, что Ганцеву не стоит поворачиваться к ней в профиль.
Вероятно, это было нормальным, ведь в нем еще не умер мужчина.
– Ксенька, ты как‑то вдруг выросла, – сказал он. – Тебе сколько лет, я запутался?
– Уже восемнадцать, – ответила она, поправляя на себе веревочки.
– Врешь.
– Не вру. Я в детстве много болела, в школу пошла на год позже, потом еще два года пропустила. А что?
– Да ничего…
Он вздохнул.
– …В общем, мы на месте. Ищи свои ягоды, а я пойду посмотрю грибы вон в том березняке. Мы в пределах звуковой видимости – зови, если что.
– Хорошо, дядя Слава, – мелодично сказала Ксенька. – Если что, позову.
Отсюда был виден пригорок, оставшийся за ручьем.
«Хаммер» краснел, дымок завивался высоко.
Вероятно, Виктор уже принял водки и сейчас хозяйничал, понукая Арсения, который был Артемием.
4
Летний день катился дальше и продолжал казаться прекрасным.
Еле слышно шуршали березы, которые росли между ручьем и сенокосным лугом.
Среди бело сияющих стволов торчали кочки с тонкой длинной травой.
Оглушительно пахло грибами; казалось, их тут целое море.
Но Ганцев знал, что это лишь дух лесного гнилья: весенние грибы отошли, для осенних не настало время.
Он шагал по краю березняка и вдыхал ароматы, забытые при нынешнем образе жизни.
Вспомнилось другое лето и сокурсница‑москвичка, будущая бывшая жены.
Они гуляли по подмосковным перелескам, избранница всегда шагала впереди. Она дразнила телом, одетым в сарафан на лямочках, и читала наизусть Пастернака, даром, что была не лириком, а таким же физиком, как и Ганцев.
Но все‑таки в перерыв между стихотворениями ему удавалось коснуться то голого плеча, то талии под шуршащим поплином, то чего‑то более существенного.
Эти прикосновения – как показала жизнь – не значили ничего, но стоили всё.
Юность давно ушла в канализацию и бесследно растворилась в Каспийском море, жизнь не оставила сантиментов.
Но бродить по лесу в одиночестве оказалось неожиданно хорошо.
Среди травянистых кочек нашелся‑таки один гриб – упорно выросший подберезовик.
Небольшой и идеально круглый, он просился на сковородку, чтобы через пятнадцать минут стать закуской. Но один гриб ничего не решал, Ганцев не стал его трогать.
Он остановился, бездумно глядя на огромный – высотой в колесо «Хаммера» – муравейник и подумал о полуголой девчонке, которая бродила сейчас черт знает где.
Словно включившись от мысли, откуда‑то прозвучало:
– Дядя Слава‑ааа!..
– Я тут! – крикнул он. – А ты где?
– Я тоже тут! Идите сюда!
– Где «тут»? – Ганцев перевел дыхание. – Точнее?
– Тут – это тут!
Ксенькин недалекий голос родил эхо, хотя по всем законам физики в лесу, среди зелени и травы, его быть не могло.
– Тут я, недалеко, на сене!
Ганцев пошел назад.
Березы шуршали над головой, о чем‑то предупреждая, несколько раз вскрикнула незнакомая лесная птица.
Черноземная дорожка, обегающая луг, была утоптана до угольного блеска. Вдоль нее на границе смешанного перелеска желтело несколько разваленных копенок.
На самой большой раскинулась Ксенька. По ее телу, покрытому россыпью мелких родинок, перебегали тени листьев.
Фигурой, лишенной выпуклостей, изгибов, уширений и утоньшений, она напоминала длинноволосого мальчишку в купальнике.
– Садитесь, дядя Слава, тут хорошо! – позвала она.
– Сесть я всегда успею, – усмехнулся Ганцев. – А вот присяду с удовольствием.
– Извините, не так выразилась, тьфу‑тьфу‑тьфу.
– Чем ты тут занимаешься? – поинтересовался он.
– Принимаю воздушную ванну, – беззаботно ответила девчонка.
– Ты нашла ягоды?
– Не‑а. Нет ягод нифига. А вы грибы нашли?
– Тоже нет.
Молчание упало с деревьев, воцарилась громкая тишина, только где‑то в траве на опушке остервенело строчил кузнечик.
– Я типа расслабляюсь, дядя Слава, – добавила она.
– Я это понял, – подтвердил Ганцев.
– На самом деле я так перессалась там, когда чуть не угробила вашу машину…
– Успокойся, Ксеня, – сказал он. – Все прошло, забудь и не вспоминай. Лежи на сене и релаксируй. Скоро пойдем есть шашлыки.
Здесь было лучше, чем когда‑то в Подмосковье.
Тогда он трепетал рядом невестой, чего‑то ждал и на что‑то надеялся, а сейчас просто отдыхал от сует.
