Полудочка. Его судьба

Умиротворенно вздохнув, Ганцев опустился рядом с Ксенькой.

Сено сладко хрустело и пахло покоем.

Из‑за верхушек леса выплыла огромная хищная птица. С размахом крыльев в Ксенькину ногу она не парила, а стояла в воздухе над лугом.

В этих краях все поля были изрыты сусликами, везде мельтешили желтые тени, слышались шуршание и попискивания.

– Дядя Слава!

– Да, слушаю, – ответил он.

Когда‑то давно Ганцев видел по телевизору передачу про крылатых хищников. Там объяснялось, как летает коршун, как ястреб, а как сокол, у какого какой хвост: вырезанный вилкой или полукруглый. Ганцев ничего не запомнил, сейчас бы те знания пригодились.

– Как вы думаете, у меня когда‑нибудь титьки вырастут, или останутся такими же, как у мамы?

– Вырастут, Ксеня, вырастут, – рассеянно ответил он, наблюдая за эволюциями птицы. – Будут большими. Как у мамы. То есть нет, как у тети Риты. Ну, то есть…

Запутавшись в словах, Ганцев замолчал.

– А мне кажется, не вырастут, останутся прыщиками. Не быть мне королевой бала.

– Не в титьках смысл жизни, – возразил он. – А королев бала выдумали американцы, у которых в голове только жвачка и бейсбол. В Америке нет ничего хорошего, кроме машин.

– Ну ладно, успокоили, – легко вздохнула девчонка. – Большие титьки тоже не фонтан, я слышала, тетя Рита жаловалась маме, как ей бывает тяжело, особенно в жару.

Кого‑то высмотрев, коршун резко пошел вниз. С луга донесся пронзительный свист, хищник выровнялся у земли и снова набрал высоту.

Суслики бдили, сторожевой подал сигнал и все попрятались по норам.

Сено зашуршало, Ганцев почувствовал прикосновение в своему боку.

– Ты что, Ксеня? – спросил он.

– Тут мыши, я боюсь.

– Нет тут никаких мышей, – возразил Ганцев, не выпуская птицу из глаз.

– Есть. И полно. Пока вы искали грибы, они тут шастали.

– Ну и что? Чего их бояться? Они маленькие, ты большая.

– Все равно с вами лучше. Это ничего, что я к вам прилезла?

– Ничего, Ксеня, ничего, – ответил он и протянул руку, давая ей устроиться поближе. – Прилезай, если тебе так спокойнее. А я защи… тю тебя от всего на свете, ты же знаешь.

От разогретого солнцем Ксенькиного тела шел жар. Она пахла кремом – вероятно, таким же, как у матери и у Маргариты.

И еще – молодостью, которая у Ганцева прошла. Точнее, юностью, еще точнее – отрочеством, которого он уже не помнил.

Ему подумалось, что он совершил ошибку.

Им с Маргаритой давным‑давно стоило взять бесприютного ребенка, усыновить и растить как своего.

Поступиться какими‑то благами и покоем, но теперь иметь рядом существо, которое любит не за блага и покой, а просто так.

Но было поздно рассуждать о несовершенном.

Стоило радоваться тому, что у него есть полудочка.

Ганцев обнял Ксенькино плечо.

Она положила тонкую руку поперек его груди.

Коршун, высматривающий сусликов, видел их двоих и не сомневался, что на душистом сене лежат настоящие отец с дочерью.

Узким сложением Ксенька больше походила на «дядю Славу», чем на своего отца. Среднего роста и крепкий, Виктор уже обзавелся солидным брюшком, а высокий Ганцев оставался тощим, как в студенческие времена, поскольку все ресурсы организма пожирал бизнес.

– Как я тебя люблю, Ксеня, знала бы ты! – проговорил он, притянув ее к себе, поцеловав в лоб, в глаза, в нос. – Знала бы ты, как я тебя люблю…

Погладив девчонку по волосам, Ганцев поднял ее ладонь со своей груди и по очереди поцеловал тонкие пальцы, наманикюренные зеленым.

Ощущение отцовства лилось лавиной и было сильнее, чем во времена Ксенькиного детства. Тогда Ганцев с ней просто возился, сейчас мог что‑то дать.

– Как я тебя люблю, Ксеня! – повторил он. – Как я люблю тебя, моя хорошая!

– Я тоже люблю вас, дядя Слава, – ответила девчонка, приподнялась и поцеловала его в щеку.

– Когда ты выйдешь замуж…

– А когда я выйду замуж? – перебила она, потершись носом о его плечо.

– Ну, не знаю, об этом еще рано думать. Но, должно быть, лет через десять, когда закончишь институт и станешь самостоятельной.

– И что будет, когда я выйду замуж?

– Я подарю тебе «Кадиллак Эльдорадо». Красный, как твое бикини.

– У меня есть еще голубое бикини и черное. И даже белое – оно самое прикольное, через него все‑все видно. Надела сегодня красное под цвет вашего «Хаммера».

– Надо же… Красный цвет тебе идет, а такая машина и подавно.

Глядя в небо, он пожелал коршуну успеха.

– Их уже сняли с производства, но в Америке полно подержанных, стоят в гаражах с минимальным пробегом. При их сухом климате это практически новые машины. Найду, закажу, подарю тебе прямо перед ЗАГСом.

– А за что мне такой подарок?

– Ни за что. За то, что ты есть на свете и я тебя люблю как дочь, какой у меня никогда не было и не будет.

В сене прошуршала невидимая мышь. Ксенька не врала.

– Дядя Слава, а можно, спрошу у вас одну вещь?

– Спрашивай.

– У вас с мамой что‑нибудь было?

– С чьей?

– С моей, ясное дело, других тут нет.

– В каком смысле «было»? – переспросил Ганцев.

– В том самом, – спокойно пояснила полудочка.

– А с чего ты взяла, что у меня с твоей мамой что‑то было?