Последний дар Эбена

И на этот раз его ждала неудача. Вместо ответа послышался басистый предупреждающий рык вместе с коротким шипением, сотряс внезапно воздух, и также внезапно прекратился. А он и не думал расстраиваться, скорее наоборот, столь незначительный, казалось бы, успех вселил в него уверенность, что в скором времени кто‑нибудь из них непременно откликнется на его жалобный призыв и тогда удастся хотя бы на короткое время перевести дух. При жизни он был малоподвижен, не отличался резвостью и теперь долго изнурять себя ходьбой, в которой не видел ни малейшего смысла, также не горел желанием. Если бы только удалось разузнать для чего вся эта беготня и куда они направляются, возможно, это и придало бы вялым мускулам больше сил. Вместе с тем он испытывал сильный страх, ведь те двое, по виду такие же, как и он, шедшие впереди в суровом молчании и пробивающие дорогу сквозь траву, были ему совершенно незнакомы. Да и он, не без отвращения, только‑только начинал привыкать к своему новому перевоплощению. Как и у тех двоих, выбора у него не было. Каких – то три часа тому назад это существо представляло собой самого обыкновенного человека, но теперь, то и дело, ощупывая себя и разглядывая на бегу грязновато‑серую шерсть, с головы до пят покрывавшую тучное обрюзгшее тело, все больше убеждался, что от прежнего облика мало что сохранилось. Речь его насколько он мог судить, осталась прежней, человеческой, сознание хоть и затуманившееся позволяло оценивать увиденное и делать на его основе необходимые выводы. Только голос стал ниже, звонкий писк, словно он шел от глубин самого кончика преследовавшего его повсюду уродливого, словно червяк длинного каната. В первый раз, он чуть не принял его за извивающуюся змею, и хотел было задушить, но приглядевшись, сообразил, что это не что иное, как хвост и принадлежит он без сомнения ему. Он стоял на продолговатых лапах с серповидными когтями на конце, все же он стоял прямо, как и прежде, хоть и позвоночник побаливал, но это, скорее всего от туго набитого при жизни пуза, успокаивал он себя. Словно маленький несмышленый ребенок слепил его своими руками, лишь одним быстрым движением пришлепнув к пухлому бесформенному туловищу увесистую квадратную голову. Это ему показалось недостаточным, и щедрой рукой он приплюснул ему нос словно гармошку, из которой торчали жесткие нити черных усов. В остальном это был самый настоящий грызун, ростом с обычного человека, которым он себя когда‑то называл. Лишь только нога его ступила на бесплодные, лишенные солнца земли, стремительно начал он превращаться в крысу. Почему так происходило, он не смог бы ответить. Да и вопросов задавать, не было времени. Не успел он, как следует опомниться и привыкнуть, как сразу же в компании двух других крыс пришлось стремглав помчаться в путь, по территории мертвого поля, где царили полумрак и холод. И теперь он задыхался от спешки. Шедшие впереди, были, по меньшей мере, на пол головы выше него и могли спокойно видеть перед собой дорогу и дышать над поверхностью травы. А ему не повезло. Мало того, что он задыхался в теснивших его со всех сторон твердых прутьях, больше походивших на окаменевшие стебли бамбука, чем на траву, так еще пришлось изрядно пострадать от нее. Окоченевшие палки, отскакивая от впереди идущих грызунов, то и дело хлестали его по заплывшему жиром изнеженному лицу. На бегу он делал неловкие движения неповоротливым телом, чтобы суметь увернуться. Но тщетно. Даже густая шерсть не спасала его от градом хлынувших со всех сторон метких ударов. Каждый такой удар сопровождался визгом и руганью. Сплющенный нос, теперь уже крысиного размера маячил перед глазами то вправо, то влево, иногда к земле, и мешал ему разглядеть и без того мутную дорогу. Конечно, тем двоим наверняка гораздо удобнее пробираться на длинных ногах и нет им никакого дела до того, что совсем скоро он превратится в сплошной, тщательно обработанный стейк, подгоняемый безжалостными молотками. В ярости он схватился обеими руками за голову, но не рассчитал силы и расцарапал когтями нос. Этого он не стерпел, завыл и, в конце концов, потерял всякое терпение.

– Эй вы, а ну стойте, немедленно! – завопил он на одном дыхании так громко, что потряс даже самого себя, кашель подступала к горлу, но он продолжал, – я отказываюсь идти, слышите? Я хочу отдохнуть. Да и куда мы идем? Я к вам обращаюсь. С этого самого места, не сдвинусь, пока не скажете, куда вы меня тащите…?

На сей раз, его расслышали прекрасно. Сомнений никаких. Об этом красноречиво свидетельствовал громовой рык с самого начала отряда, а сильный треск сухой поломанной травы возвестил ему о надвигающейся беде. Растолкав в сторону высокого худощавого грызуна стоявшего посередине, к нему приближался исполин с красными горящими глазами. Не успел он осознать свою ошибку и вот уже крепкие когтистые лапы, схватив за лямки потертого комбинезона, за долю секунду подняли тучное тело высоко над своей головой и начали, что есть силы вытряхивать из него пыль. Глаза его затуманились. От сильной встряски, рассвирепевшая перед ним крысиная голова превратилась в сплошную серую кашу. В это время худой крыс с бесстрастным видом повалился на затоптанную траву, воткнул в рот тонкий трескучий стебель и принялся с любопытством наблюдать за ними. Рука его потянулась за сигаретой, в карман тюремного комбинезона как бывало раньше, но с досадой вспомнил он, что растерял их все до последнего, когда попадал сюда.

– Ты что здесь устроил, что ты вытворяешь, осел?! Хочешь завалить нам все дело?! Мы даже не знаем одни мы тут или нет. А ты развел балаган на все поле, раздираешь глотку, словно шелудивый пес. Быть может за нашей спиной ты работаешь на Эбена? Ты что ничего не слышал, о чем там говорили?

– Кккто, на коо..го? – несвязно промямлил тот, потому как его продолжало покачивать в разные стороны свирепой встряской. Из вместительной пазухи комбинезона начали друг за другом вываливаться булочки, ветчина, копченая свиная ножка.

– ААА, понятно! Пока я из кожи вон лез, чтобы разузнать там обо всем, ты был занят тем, что набивал себе брюхо. Ты должен быть благодарен, что я взял тебя с собой. Если бы там не было меня, ваша участь была бы куда менее приятная.

Таким же легким движением он отшвырнул его на землю, чуть не задавив при этом другого. Тщедушный грызун лишь ухмыльнулся. Он быстро подобрал ножку и принялся грызть его острыми зубами. Пузатый своим весом подмял под собой изрядное количество травы. Снова визг, крики, из глаз брызнули слезы. Он был уверен, что проклятая трава проткнула все тело и может даже насквозь, но кожа оказалось теперь не такая тонкая и просто так его не пробьешь. Впервые он обрадовался, что он не человек, а грызун. А главное он добился, наконец, своего, лежал на земле и отдыхал, на всякий случай, прикинувшись, что адская боль пронизывает все его тело и любое движение причиняет нестерпимую боль.

– Хватит притворяться, Шпигг! – продолжал стоявший перед ним крыс, – ты ведь Шпигг? Я тебя сразу узнал. С тех пор как ты укрывался от правосудия, я тебя пару раз видел у ломбарда Франциска. Удивлялся твоей расторопности, – хмыкнул он, – средь белого дня, один, с краденым из музея перстнем… Я прямо‑таки восхищался твоей смелостью.

Тот прекратил потирать спину. Слезы исчезли, глаза, еще сохранившие голубоватый природный оттенок, настороженно блеснули. Во рту отдавался запах гнилой рыбы. Откуда это? Ах, да. Он бросился через мост, захлебывался, набрал приличное количество воды вместе с рыбешкой. Он прожевал ее прежде, чем сознание отключилось, и он оказался здесь. Какой – то крыс знает о нем столько. Откуда интересно? Притаившись, он внимательно слушал.

– Не прикидывайся дурачком. Я знаю тебя. Кристофер Шпигг, или обращаться по кличке, чтобы лучше вспомнил?! Милашка Шпигг! Милашка Шпииигг, – нарочито протянул он последнее слово, – браво! Тебе даже удалось продать тот перстень и выручить немало денег. Но затем ты спился в кабаке старого Джо, щедро угощал всех словно король и в порыве мнимого величия у всех на глазах укокошил собственную мать. Ты выбежал оттуда, захватив пачку денег, которые конечно все были при тебе. Все сто тысяч долларов, за минусом выпивки конечно, закусок. Бабы не в счет, никто в здравом уме не стал бы заглядываться на тебя.

Впервые на лице тощего грызуна появилось любопытство. Он прямо‑таки впился в соседа глазами и смерил его пристальным взглядом, не в силах поверить, что в трясущемся рядом студне столько отчаянного коварства и злодейской сущности.