Последняя пьеса Земли

Он включил футбол и растекся в кресле. Прикрыл глаза и через миг погрузился в сон, совершенно не подозревая, что с завтрашнего дня его жизнь никогда не будет прежней.

***

Небо было чистым, и звезды мерцали как никогда ярко.

Терещенко сел за руль троллейбуса, когда на часах было ровно шесть утра. Обычно светало в пять, может, чуть раньше. Но почему‑то сегодня все было по‑другому. Денис не придал особого значения темному утру, да просто его не заметил – был увлечен бытовой суетой.

Анютка так и не пришла. Даже старший сын вернулся раньше нее, еще до полуночи. Набрал жене, как только проснулся, но абонент был до сих пор недоступен. Терещенко решил, что, когда она вернется домой, устроит ей хорошую взбучку за такой загул.

Включил освещение салона. Потом проверил, не забыл ли взять билетную ленту. Кондуктор ему в пару не полагался. Контора была на грани банкротства и сократила всех кондукторов. Теперь водители сами обилечивали пассажиров.

Точно по графику, ровно в шесть двенадцать, Терещенко выехал из депо и поехал по маршруту.

 

Денис остановил троллейбус на остановке «Героев‑чернобыльцев» и побарабанил пальцами по рулю. Он испытывал странное чувство дискомфорта, природу которого не мог понять. Сначала он думал, что причина этого в пропавшей жене. Но потом понял, что она тут ни при чем. Нет, конечно же, ему было тревожно за жену, но суть дискомфорта крылась в чем‑то другом. Он перебрал в памяти бумажки – все ли документы оформил перед выездом из депо. Все было в порядке. В какой‑то момент он окинул взглядом приборную панель и задержал взгляд на тумблере освещения салона. Тумблер был в положение «вкл». Терещенко бросил взгляд на наручные часы: стрелка щелкнула на шесть сорок пять. И он спросил себя, что какого‑то черта снаружи было все еще темно? Денис наконец‑то понял, что темнота в такой утренний час и вызывала у него чувство дискомфорта. Терещенко прильнул к окну и поднял глаза к небу: необычно ярко мерцали звезды, не было ни малейшего намека на рассвет.

 

Откинувшись на спинку кресла, Денис потер щетину. С одной стороны, было забавно, что до сих пор темно, а с другой, ощущал мерзковатое предчувствие тревоги и неприятное ощущение надвигающейся беды.

В приоткрытую дверь кабины из салона заглянул дед:

– Который час? Не светает что‑то.

Денис выбил сигарету из пачки:

– Шесть сорок восемь, дедуль.

Дед хмыкнул.

– Так неверно они у тебя ходят. Темно ведь еще.

– У нас с часами строго, дед. По графику работаем.

Старик пробормотал что‑то себе под нос и пошаркал на свое место.

На конечной у Дениса выдалось десятиминутное окно, и он заглянул в диспетчерский домик.

У Сергеевны – диспетчерши, бубнил телевизор. Цикорий в кружке исходил паром.

– Это что творится‑то, а? – начала Сергеевна своим звонким голосом, когда появился Денис.

– А что творится, Сергеевна?

– Как что? Солнце пропало!

Денис положил перед ней билетную ленту, чтобы она списала номер крайнего билета.

– Я на «Героев‑чернобыльцев» это понял, что не по времени темно. Ненормальная тема какая‑то.

Денис подошел к кулеру и налил стаканчик холодной воды:

– Что по ящику говорят?

Сергеевна переписала номер билета и стянула с носа очки для чтения:

– А ничего не говорят. Сижу, жду вот, как на посту. Сам‑то что думаешь?

Денис осушил стаканчик и довольно выдохнул:

– Все будет пучком. По ящику скажут, что все хорошо.

– Дай бог, дай бог.

Она закусила дужку очков:

–А что будет, если так и дальше продолжится?

Денис повернулся к окну. Ответа на ее вопрос у него не было.

Авто ползли в пробке по проспекту. Терещенко пробежался глазами вдоль пробки до конца улицы и спросил:

– Где сегодня сто первый?

– Не вышел. Заболел. А зачем тебе он?

– Да так… дело есть одно.

Сто первый должен был ему пять тысяч. И Денис намеревался напомнить ему, что пришло время отдать долг.

– А кто вместо него? – спросил он.

– Света Чайка.

– Тру‑ту‑ту… Светик‑цветик‑семицветик.

Кучерявая блондинка свела с ума половину депо. И Терещенко тоже на нее иногда поглядывал.

Сергеевна вытащила из стола ящик, достала пузырек валидола. Накапала в кружку с водой:

– Сны что‑то плохие в последнее время. И такая жуть, такая жуть!

Терещенко повернулся к ней, и Сергеевна продолжила:

– Снился Петька мой покойный. На вокзале был. Как будто ждал что‑то. Не меня ли?

– Да брось! Тебе еще жить и жить.

– Ой, не уверена! – она прильнула к стакану.

Денис бросил взгляд на часы:

– Сообщай, если что по новостям скажут, – и пошел к троллейбусу.

 

11:00

Солнце не появилось. И Терещенко все больше начинал нервничать и чаще барабанить пальцами по рулю. Половина пачки уже скурил. Мысль, что все обойдется, что все наладится и начнет светать, почти умерла. Денис уже окончательно понял: происходило что‑то плохое.

Но хуже этого было то, что жена так и не включила телефон. И Денис стал все чаще подумывать, не случилось ли с ней беда?

Остановил троллейбус на светофоре, закурил, и в этот момент зазвонил телефон. Экран показывал, что звонил старший сын Юра. Денис затянулся и принял звонок:

– Да, слушаю. Что у тебя там?

В трубке была тишина.

– Алле, – громко сказал Денис.