Проект «Хроно». Право выбора

Мороженное, закончилось мгновенно, Юрий с сожалением бросил пустой стаканчик в массивную урну, стоявшую рядом. Невольно засмотрелся на сидящую рядом парочку. Вздохнул. У этих двоих, не иначе первая любовь. Что же, для этих ребят она вполне может перерасти в более тесные отношения. У него же с Машей чем дальше, тем сложнее. Он старался не думать, что с ними будет дальше. Вчера, обняв ее у окна, почувствовав, как доверчиво, с трепетом, прижалась к нему девушка, он узнал одно – она и он предназначены друг для друга. Появилась мысль, а может быть, проведению было угодно отправить его в этот мир только для этого, чтобы вот так он обнял ее. Пусть рухнут небеса, пусть зальет океан землю, а горы выплеснут на землю свой огонь, но они должны быть вместе. И Маше и ему, особенно ей, это создает очень и очень серьезные проблемы. Для него остаться тут, скорее всего, означает смерть. Если появится хоть мизерная возможность вернуться, то он не сможет взять ее с собой. Какой‑то зловещий тупик. Нужно стряхнуть с себя это отчаяние, заняться тем, для чего он оказался в Смоленске. Поиском информации. Ну что же, будем решать проблемы по мере их появления.

Однако, как хочется есть! Мороженное только растравило аппетит. Пилот уже собрался вновь подойти к мороженщице, как увидел ее. Маша, уже без сумочки, торопливо шла по аллее, встревоженно крутила головой по сторонам, явно высматривая его. Кудашев поднялся, сделал шаг в сторону подруги, она заметила его, радостно заулыбалась и помахала рукой. Через минуту девушка уже была рядом.

– Извини, извини, извини…, затараторила она, – думала, только сумку оставлю, да с комендантом о тебе договорюсь, да не тут‑то было. Как загрузили сразу… будь она не ладна, эта общественная нагрузка! Я уже перепугалась, что потеряемся!

Юрий прижал ее к себе, обняв за плечи, и сразу бросилось в глаза разочарованное лицо мороженщицы в котором легкая зависть перемешивалась с досадой…

– Да, нормально все! Я тоже недавно пришел, вот, обувью новой разжился, – он продемонстрировала новые туфли, чуть приподняв и так коротковатую штанину.

– Ого! Повезло! Это где такие выкинули? Или с рук? – Маша окинула взглядом обновку.

Кудашев озадаченно молчал, что ответить, решительно не приходило в голову. Она что, думает, он со свалки себе башмаки принес? Они же новые совсем, кто такие выкинет? Что‑то тут не то… Нужно менять тему.

– Да ладно, подумаешь, туфли! Машенька, дико хочется есть! Я пока тебя ждал, мороженное съел, но только аппетит растравил.

– И то верно! – встрепенулась спутница и глянула на небольшие часики на левом запястье, – пошли, тут недалеко нормальная столовка есть, сразу будет у нас и обед и полдник. Ужин ребята обещали в общаге организовать. Я забегалась, и только после твоих слов почувствовала, как голодна!

Они под руку пошли по скверу скорым шагом, перешли, пропустив не слишком густой поток машин, дорогу, и минуты через три были уже у столовой, расположившейся в первом этаже безликой пятиэтажки. Вывеска с надписью: «Столовая №4» видна была издалека. Занимала она весь первый этаж и, наверняка, была облюбована служащими местных советских учреждений и контор, мимо которых они проходили по дороге. Большие стеклянные окна с нарисованными яствами, широко, гостеприимно распахнутая двустворчатая дверь. Изрядный голод служил причиной, что в столовую молодые люди почти вбежали. В большом зале было много свободных столиков, но кое‑какой народ за столиками все же сидел. Они встали в хвост небольшой очереди у стойки раздачи блюд, которую отделяли от зала металлические столбы с деревянными перилами.

Юрий с любопытством окинул взглядом зал, кинул взгляд и кухню в глубине помещения. Успел увидеть женщин в белых халатах и чепцах, что‑то мешавших в баках или раскладывавших по тарелкам снедь. В столовой стоял какой‑то ровный гул негромких голосов, перемежавшийся звяканьем и кряхтением кассы, и стуком ложек и вилок. Пахло чем‑то кисловатым, но он даже не обратил внимания, близость еды вызывала уже спазм в желудке.

Очередь двигалась быстро, вот уже и они с Машей, держа в руках подносы с лежащими на них ложкой и вилкой, продвинулись к стойке с меню. Сказать, что выбор был не богат, было явно погрешить против истинны, он был откровенно беден. Зато и очередь двигалась быстро. Два первых блюда – борщ и суп гороховый. Два вида салата: «Весенний» несмотря на то, что лето перевалило уже далеко за половину, и «Свекольный». На второе курица отварная и котлеты, к которым гарниром шли картофельное пюре и макароны. Довершали это торжество советской кулинарной мысли напитки – компот из сухофруктов и сок яблочный. Маша, которую он галантно пропустил вперед, взяла гороховый суп, салат из овощей и макароны. К гарниру уже хотела брать курицу, но грузная женщина в некогда белом переднике держащая в руках большую двузубую вилку, подававшая тарелки, отчего то сказала с издевкой: «Ходите долго, четвертый час уже, кончилась курица!» – и ехидно усмехнулась. Маша поморщилась, но делать нечего, пришлось обоим довольствоваться плоской котлетой землисто бурого цвета. Кудашев поставил на поднос тот же салат что и его подруга, борщ и макароны, потом подумав, что порции могли бы быть и побольше, добавил два стакана компота и пару кусков мягкого, черного ржаного хлеба. Жарко… лето.

Стоил обед не сказать, что совсем дешево, но и не дорого. Обершарфюрер, совершенно не ориентировавшийся в местных ценах, протянул худощавой, женщине на кассе, с усталым, блеклым, равнодушным лицом, трехрублевую купюру, и не глядя сунул полученную на сдачу мелочь в карман. Сели они за столик, уютно расположившийся в углу зала, у самого окна‑витрины. И молчали, пока не утолили первый голод, работали ложками и вилками. Салат «Весенний» советская кулинария трактовала как крупно порезанные, не очень свежие огурцы и помидоры, резаные капустные листья, несколько листиков петрушки и укропа. Основу блюда составляла явно капуста. Все это было сдобрено небольшим количеством дрянного соуса, по‑видимому, должного означать майонез. Но как потом заметил про себя Юрий, это блюдо было самым вкусным. Трудно испортить свежие огурцы, помидоры и капусту, даже советским майонезом. Борщ, в который на выдаче сотрудница столовой махнула чайную ложку какой‑то белой жидкости, мало по консистенции напоминавшую сметану, был горячим. Это, наверное, было его основным достоинством. Редкие кусочки картофеля, капусты и свеклы, которые ловко убегали от его ложки, не делали это блюдо борщом, похожим на тот, чем угощали его Гороховы пару дней назад. То был Борщ! Именно так, с большой буквы! Это же… доев содержимое тарелки, Кудашев так и не смог понять, был ли он сварен на бульоне или повара не заморачивались такой мелочью, просто использовали воду. Макароны, в отличии от борща были совсем холодными. Сероватые с виду, они, наверно отлично набивали желудок местного пролетариата и советской интеллигенции, не избалованный изысками вроде сочного мяса или осетрины, по какой‑то невероятно жестокой глупости нарисованных на больших витринах‑окнах столовой. Только вот человеку, пробовавшему настоящие макароны на их родине, в Италии, блюдо становилось поперек горла. Котлета же своим цветом, вызвала у Кудашева крайне неприятную ассоциацию с трупом. Но он ошибся. Мяса в котлете был такой мизер, что даже примерно не удалось почувствовать, свинина говядина, или курица легли в ее основу. Скорее это был мясорастительный продукт, в котором мясной фарш смешали с хлебом в несомненную пользу последнего, к тому же изрядно пересолив. Таким образом, подумал вновь Кудашев, на второе он кушал тесто с тестом, макароны с этой «котлетой». Маша сначала казалась удачливей, она взяла картофельное пюре. Но, посмотрев, как она пытается собрать на вилку растекающееся жидкое пюре, тут же усомнился в своих выводах.

– Ну, как тебе столовка? Мы с ребятами сюда всегда обедать бегаем! – девушка, уже расправившись с котлетой, потягивала сок.