Проект «Хроно». Право выбора

Юрий Кудашев был абсолютно прав, определив в Екатерине Германовне породу, которую не скрыть поношенным платьем, сединами и морщинами покрывшим лицо и руки. Остзейский род Берг фон Шаден известен был с начала ХVI века. Сами Берги приписывали себе родство с владетельными графами Берга в Вестфалии, правда это или нет, то было не ведомо. Но рыцарь Отто фон Берг в начале XVI века уже владел поместьем Бергсхоф в эстляндском Вике. В XVII–XVIII вв. его потомкам принадлежали поместья Каттентак, Луйст, Штейнгузен и Палль в Эстляндии, а также Герингсхоф в Лифляндии. Как и все остзейское дворянство, Берги были воинственны и упрямы. Все их мужчины редко доживали до старости и не умирали в своих постелях в окружении безутешных родственников. Они находили свою судьбу в клубах порохового дыма и падали с палашом в руке, всегда в сторону врага и никогда спиной к противнику. Женщины рода были плодовиты и усердно рожали новых солдат своим повелителям. Берги верно служили Шведскому престолу. Отто‑Рейнгольд Берг, шведский майор, убит был русскими в сражении под Нарвой 17 ноября 1700 года. Но уже его потомок, Якоб Фридрих Берг служил в середине XVIII века в русской армии кирасирским поручиком. Русскому императору, Берги служили не менее верно, чем до этого шведскому королю. Слово свое держали, честью дорожили и передавали правило это из рода в род.

Семья Екатерины Берг была неразрывно связана с русским императорским флотом. Дед ее, Вольдемар Куно Берг, кавалер ордена святой Анны Второй степени, командовал корветом «Боярин», крейсерами «Казарский», «Азия» и «Генерал Адмирал», броненосцем «Полтава». Скончался он в 1905 году, когда Катеньке Берг исполнилось всего три года. у тому времени был всеми уважаемым вице‑адмиралом. Отец, Герман Рейнгольд Вольдемар Берг, к злосчастному 1917 году, дослужился до капитана второго ранга. Семью Катеньки Октябрьский переворот застал в их Петроградской квартире. Матушка, Софья Алексеевна, старшая сестра Полина и она, пятнадцатилетняя гимназистка с мертвящим ужасом наблюдали, как с марта рушится весь их мир – Российская Империя. Разваливалось все, что было привычно и дорого с детства. Ужас происходящего засасывал как темное, смердящее гнилью болото.

По неведомой Кате причине, они вовремя не смогли уехать, в Эстляндию, где в Загнице, была неоготическую усадьба рода Бергов. Построенный в конце ХIХ века из красного кирпича, дом больше похожий на рыцарский замок. Из загаженного облеванного пьяной солдатней и осмелевшими хамами Петрограда, казался он девочке, несбыточной сказкой из читанной в далеком детстве книжки. Катенька, засыпая в холодной Петроградской квартире, укутанная в шаль и накрытая поверх одеяла шубкой, пыталась представить красный кирпичный усадебный дом. Окружают его парк с аллеями, террасами и сетью из пяти прудов, соединенных между собой ручейками. Она вспоминала раскинувший широко ветви двадцати пятиметровый «дуб Петра» в парке, который, согласно преданию, посадил сам царь Петр.

На улицах, заплеванных шелухой от семечек, ветром гонялись обрывки газет и прокламаций, посреди бела дня, какие‑то люди в солдатских шинелях убивали офицеров и полицейских. Мама каждый вечер долго молилась… О папе давно уже не было вестей, и страх, от которого сжимало сердце и ноги становились ватными, прочно поселился в квартире Бергов. Они боялись, что он разделил судьбу тех безвестных мучеников, тела которых лежали поруганные и не прибранными на городских улицах. Потом от кого‑то Софья Алексеевна услыхала, что в Кронштадте революционные матросы перебили и утопили живьем офицеров на своих кораблях. Слухи о бунте на кораблях быстро распространились по городу. Конечно, все передавалось в сильно преувеличенном виде. К этому времени на улицах началась беспорядочная ружейная стрельба, стали раздаваться дикие крики, с бешеной скоростью носиться автомобили. Эти автомобили, переполненные вооруженным сбродом, прорезывая воздух жуткими протяжными гудками, заставляли всех цепенеть от ужаса. Сопротивление бунтовщикам оказали полицейские, жандармы, некоторые офицеры и юные воспитанники Морского Инженерного училища Императора Николая I на Поморской улице. Они вместе с доблестными офицерами русского флота отдали свои жизни за своего Царя, Родину и Веру… Всего в Кронштадте в эти дни погибло более сорока человек. В воображении семей офицеров невольно стали рисоваться мрачные, безнадежные картины. Казалось – все погибло, и никто из офицеров уже не уцелеет…

Непрерывно трещали телефоны. Знакомые справлялись друг у друга, нет ли хоть каких‑нибудь сведений, и друг другу передавали все, что удавалось услышать. Эти разговоры еще больше волновали, семью капитана Берга, еще больше сбивали с толку. Трудно было разобраться, что – правда, а что – вымысел. Вдруг телефоны перестали работать. По чьему‑то приказанию они все – выключены. Волнение и тревога достигают апогея. О сне уже никто и не помышляет. Все терзаются мыслями, что происходит там, в порту и на рейде. Живы ли те, которые так бесконечно близки и дороги? Осторожно, чтобы не быть замеченными, и чтобы не попасть под шальные пули, по временам со звоном влетающие в комнаты, дети не отходят от окон, всматриваясь в темноту. В эти сумасшедшие дни марта, Софья Алексеевна, слегла. Что‑то надломилось в душе, а, сломавшись, духовный стержень, повлек за собой и телесные недуги.

Спустя некоторое время, из госпиталя, куда стали привозить раненых и тела убитых офицеров, некоторым семьям сообщили, что в числе привезенных находятся близкие им люди. В первые минуты несчастные женщины совершенно теряли всякую способность соображать и, как безумные, метались взад и вперед… Стоны, женские рыдания и детский плач сливались в один безудержный взрыв отчаяния. Неужели, это – правда? Ведь всего несколько часов тому назад он был здесь. За что же могли его убить, когда на корабле его так любили?

Все в слезах, в чем только попало, несчастные женщины бегут туда, в госпиталь, в мертвецкую… Страшную весть получила и Софья Берг. Все‑таки, где‑то там, в тайниках души, у нее, теплится маленькая надежда, что, быть может, это – не он! Это – ошибка!

Вот, она, с обмершими от ужаса девочками – в мертвецкой. Боже, какой ужас!.. Сколько истерзанных трупов!.. Они все брошены кое‑как, прямо на пол, свалены в одну общую ужасную груду. Мирок семей офицеров императорского флота тесен. Все – знакомые лица… Безучастно глядят остекленевшие глаза покойников. Им теперь все безразлично, они уже далеки душой от пережитых мук…

«Это – те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили их кровью Агнца. За это они пребывают ныне пред Престолом Бога…»

К телам не допускают. Их стерегут какие‑то человекоподобные звери. С площадной бранью они выгоняют пришедших жен и матерей, глумятся при них над мертвецами. Что делать? У кого искать помощи, защиты?.. Кто отдаст им хоть эти изуродованные трупы? К новым, революционным властям, авось они растрогаются… Скорей – туда! Но там их встречают только новые оскорбления и глумливый хохот. Кажется, что в лице представителей грядущего, уже недалекого Хама, смеется сам Сатана…

Брезжит рассвет, и чудится, что в сумраке его витают зловещие флюиды свершившихся злодеяний. С новой силой встают в памяти кошмары прошлой ночи, и жгучая волна отчаяния опять заполняет безутешные души.

Близится день. Улицы полны шумом, криками, стрельбой. Над Гельсингфорсом встает багровое солнце, солнце крови. Проклятая ночь! Проклятое утро!.. Но тела капитана второго ранга Берга среди убитых не было. Безумная надежда сводила семью с ума, то как лучик солнца пробивалась из‑за низко нависших туч, то вновь холодом ужаса обдавала сердца жены и детей.