Прогулка

– А я бы с удовольствием сходила в Лувр, – отозвалась Лиза. – Еще неплохо бы посмотреть импрессионистов в музее Орсэ и скульптуры Родена у него дома.

Игорь невольно усмехнулся. Похоже, для того чтобы решить этот вопрос, придется сначала довести его до абсурда.

– Давайте покатаемся по Сене, – предложил он. – Потом съездим в Версаль и на закуску устроим пикник в Булонском лесу.

– Налицо расхождение вкусов, – констатировал Вик. – Остается взять ящик водки и не высовываться из номера.

Все засмеялись и обстановка, начавшая было накаляться, мгновенно разрядилась.

– Придется взять командование экипажем в свои руки, – сказала Марина. – Хотя бы на берегу. Ты не возражаешь, милый? – обернулась она к Вику.

Тот буркнул что‑то, слегка смахивающее на согласие.

– Ребята, – обратилась Марина к Лизе и Игорю. – Вы ведь первый раз в Париже?

– Увы, – хором ответили те.

– Я смотрю, у вас слаженная команда, – перевела она взгляд с одной на другого.

Марина задумалась, но размышляла она всего несколько мгновений.

– Сейчас мы все утрясем. Вик, наши гости никогда не бывали в Париже, поэтому правильнее будет подстроиться под них. Так что твои любимые «кобылки» первыми пойдут под нож. А взамен мы с Лизой обещаем тебе на яхте такой канкан, что мало не покажется.

– Да я что, просто подумал, им тоже будет интересно, – пожал Вик плечами. – Уж как‑нибудь переживу.

– Подумать только, какие жертвы! Еще не насмотрелся, бедненький… Так, Лиза, пробежать Лувр галопом по маршруту Ника – Венера – Мона Лиза – самая настоящая профанация. Этот музей требует обстоятельности. Лувр можно будет запланировать на обратном пути. Вот Орсэ – это вполне реально, к тому же от него до музея Родена рукой подать.

Наконец очередь дошла и до Игоря.

– Я думаю, от воды нас всех очень скоро будет тошнить, так что Сена отменяется, как и пикник – в море они будут хоть по три раза в день. Лучше давайте сходим, пока есть возможность, в хороший сухопутный ресторан. Версаль не очень близко, к тому же хорошо бы поехать туда в воскресенье, когда работают музыкальные фонтаны. Да и вообще, уж поверьте, на тех, кто бывал в Петергофе, Версаль обычно впечатления не производит. Предлагаю просто погулять по городу, здесь буквально на каждом шагу известные каждому с детства места. Тюильри и Люксембургский сад, остров Ситэ и Марсово поле, площадь Пигаль и Латинский квартал, Монмартр и Елисейские поля. Уверяю, они стоят того, чтобы увидеть своими собственными глазами.

– Вот это хватка, – с уважением подумал Игорь. – Как ловко она секвестировала чужие маршруты! И, надо признаться, достаточно резонно и поэтому без обид.

Так, за приятной беседой, они добрались до не особенно престижного, но очень уютного отеля Duminy‑Vendôme, расположенного в самом центре города.

 

***

 

Они брели по Елисейским полям, впитывая в себя неповторимое очарование ночного Парижа.

В ушах до сих пор грохотали барабаны Трокадеро и звенели нанизанные на кольца, подобно гигантским связкам ключей, разнокалиберные металлические Эйфелевы башни, которыми иссиня‑черные афрофранцузы, торгующие сувенирами, весело трясли у подножия оригинала, зазывая туристов.

Невидимые барабанщики то замедляли, то убыстряли ритм, и кровь в висках исступленно пульсировала в такт их первобытному танцу.

Город, залитый огнем, молнии фотовспышек, гул там‑тамов, протяжные шаманские напевы – они чувствовали себя дикарями в объятой пламенем саванне, а не жителями двадцать первого века в центре безопасной Европы. Жуткое великолепие рукотворных джунглей пробуждало генетическую память, оставшуюся от бесчисленных поколений предков.

Ночное небо рассекал, как в старых фильмах про войну, луч прожектора Эйфелевой башни. А сама она периодически рассыпалась мириадами сверкающих брызг, сводящих с ума автофокус видеокамер.

– Увидеть Париж и умереть… – почему эта фраза пришла вдруг Игорю в голову? Кто знает…

– Если не хотите сюда, – сказал Вик, когда они проходили мимо кабаре Lido, – давайте заглянем направо, на рю де Бассано, к «Распутину».

– Посмотрите, какой у меня образцовый муж, – рассмеялась Марина. – Других постоянно тянет налево, а моего – совсем наоборот. Послушай, – сказала она уже серьезно, – «Распутин» – это заведение для ностальгирующих по борщам эмигрантов и новых русских, обижающихся, что их не поселили в Отель‑де‑Виль. Или хочешь, чтобы тебя раскрутили, как героя фильма «Откройте, полиция»?

– Да, чудный фильм, – отозвался Игорь, чтобы заполнить паузу, поскольку Вик счел за лучшее не отвечать.

Ему и самому жутко хотелось рассмотреть легендарный ресторан, в котором, как рассказывают, Михаил Шемякин устроил в свое время художественную стрельбу по потолку, загнав режиссера Таганки Любимова вместе с хозяйкой заведения мадам Мартини под стол, но вмешиваться в семейные распри было совершенно не с руки.

– И что, съемки действительно проходили прямо здесь? – поинтересовался Игорь.

– Нет, в кабаре «Шехерезада», на улице Льеж.

– А туда можно сейчас попасть? Было бы любопытно.

– Увы, его уже не существует.

– Только в нашем прокате фильму дали очень неудачное имя. Вообще‑то он называется «Продажные».

– Думаю, переводчики решили, что оригинальное название будет диссонировать у зрителей с лирическим содержанием картины, – ответила Марина. – Кстати, а вы помните, что в первое время там был отрезан самый конец, где Франсуа встречает Рене после выхода из тюрьмы? Тоже, видимо, для торжества высшей справедливости. Между прочим, по полицейской статистике, чуть ли не половина краж, совершаемых в Париже, приходится на долю Елисейских полей. Так что 18‑й округ, где работали наши герои, вовсе не самый криминогенный в городе. В общем, берегите карманы и сумочки, здесь подсчет ворон может обойтись довольно дорого. А вообще, французское название этого фильма очень странное – Ripoux. Откуда ты взял, что оно так переводится?

– Да это вовсе не перевод, – пояснил Игорь. – Это слово «гниль» на верлане, и обозначает оно продажных полицейских.

– Ого, приятно неожиданно встретить собрата‑филолога, – удивилась Марина. – А можно чуть подробнее?

– Верлан это одна из форм французского арго, там в словах переставляются слоги, чтобы запутать постороннего слушателя. Сначала он был распространен среди уголовников, затем перекочевал в парижские предместья, а во времена, когда снимался этот фильм, активно использовался рокерами. Потом, в том числе и с легкой руки режиссера Клода Зиди, пошел в массы молодежи. Кстати, само название этого жаргона произошло от слова l’envers – перестановка.