Проникновение

Клин верно заметил – все они прежде всего мужчины. И шатия могла показаться им не такой уж и отвратительной… Скорее – наоборот. Возбуждающей. Как ни ужасно это звучит. Значит, все, кроме Максимилиана, ночью продолжили… изучение местных нравов. Даже Клин, у которого дома семья? Даже Жан, влюблённый в сотрудницу Академии?

Мне стало дурно от таких мыслей.

И самое плохое, что коллеги и на меня поглядывают искоса. Спросить никто так и не решился, а мне противно оправдываться за их догадки и домыслы. Тему вчерашней ночи все обошли молчанием, сделали вид, что ничего не случилось. И это заставило меня еще сильнее напрячься.

Переругавшись и не найдя компромисса, мы разошлись по шатрам, решив еще раз все обсудить утром. Что ж, надеюсь, сегодня Максимилиан найдет доводы для отъезда. Честно говоря, мне захотелось покинуть фьорды. И Сверра. Слишком странной была моя реакция на него.

Первые лучи еще только коснулись земли, а я уже стояла возле шатра, жмурясь и осматриваясь. В центре поселения женщины уже возились у костра, мужчин видно не было. Я постояла, размышляя, а потом осторожно двинулась к аборигенкам. Раз уж с мужской частью местного населения мне не повезло, может, удастся наладить общение с женской?

– Доброе утро! – я дружелюбно улыбнулась, приблизившись. Так, ладони открыты, тело расслабленно, смотрю в глаза… Язык тела зачастую красноречивее слов и говорит о большем. Женщины при моем появлении замерли, но смотрели с любопытством и без агрессии. Я указала на котел, который чистила одна из девушек: – Я могу помочь?

Сделала осторожный шаг и присела рядом, тронула пучок соломы, которым отчищалась посудина.

– Могу помочь?

Женщины переглянулись, прозвучали быстрые непонятные слова. И с кивком протянули мне солому.

Я схватила ее обрадованно – поняли! Даже не зная языка – поняли! И принялась тереть бок котла, изо всех сил демонстрируя готовность помогать. Аборигенки смотрели, склонив головы, а потом что‑то запищали, рассмеялись. Та, что протянула мне солому, опустилась рядом на колени и принялась показывать, как надо чистить. Другая села с противоположной стороны, протянула пальчики к моим волосам, отдернула.

Я снова улыбнулась.

– Нравятся мои кудри? – закатила глаза. – От них одни проблемы. И на голове вечный бардак.

Конечно, собеседница не поняла, но, видя мою улыбку, стала смелее. Погладила ткань комбинезона, округлив от удивления глаза. Провела пальчиком там, где разорванный кусок склеивала липкая лента. Переглянулась с товарками. Я терла котел и улыбалась, позволяя себя осматривать.

– Где та девушка? – спросила я. – Девушка? Шатия? Жива?

Женщины рассмеялись, одна положила ладони под голову и закрыла глаза. Спит, – догадалась я. При слове «шатия» местные не скривились от ужаса и отвращения, напротив, улыбнулись лукаво и весело.

Нет, все же этого мне не понять.

– У тебя тоже так было? – пробормотала я, глядя на старшую. – У тебя? Шатия?

Женщина закатила глаза и рассмеялась, показав отменные белые зубы. Надо же, а лет ей немало, судя по морщинам. И снова выражение лица скорее веселое, чем испуганное…

– Часто такое бывает? – продолжила я. – Шатия?

Женщины развели руками, не понимая. Ощущая себя слегка глупо, я изобразила жестами ритуал, указала на аборигенку. Та кивнула и снова улыбнулась. Показала один палец и сделала огорченное лицо. Остальные расхохотались.

Так, значит, ритуал у нее тоже был. И лишь один раз.

– Ребенок? – покачала я руки перед грудью. Жест, понятный любой женщине. Собеседница быстро заговорила, лицо ее стало грустным. Ткнула пальцем на играющих неподалеку малышей.

Я замерла с соломой в руке. Так, если я правильно интерпретировала ее жесты, то ребенок все же родился. Но почему тогда грустный вид? Все же я чего‑то не понимаю…

Аборигенки быстро переглянулись и подобрались ко мне поближе.

– Шир хаам Сверр хёгг? – жадно выдохнула она.

– Что? Вы спрашиваете про Сверра? Но я ничего не знаю…

Девушка тронула шов на моем разорванном комбинезоне и повторила настойчиво:

– Шир хаам Сверр хёгг? Шир хаам?

– Да не было никакого хаама! – с досадой выдохнула я. – И не будет!

– Сверр хёгг! Хааленсвод! Шинга, шинга! – испуганно заверещали женщины. Я скривилась. Так‑так. Теперь местные меня еще и ругают за то, что отказала их золотоглазому!

– Да чтоб он провалился, – в сердцах добавила я, и визгов стало еще больше. Да, все‑таки женщины всегда поймут друг друга, даже не зная языка! Помахала рукой, успокаивая местное население, и снова выдала лучезарную улыбку.

– Я уже слышала это слово, хёгг… Его говорили на шатии. Пели… нет, не так, как же там было… Ньердхёгг… Лагерхёгг!

Пожилая дернулась и шлепнула меня по губам. Довольно ощутимо! Я прикусила язык. Значит, повторять эти слова не стоит? Или их нельзя повторять именно мне? Но что они значат? Молитвенно сложила ладони, изображая раскаяние, склонила голову.

– Простите… Я не знала… Я глупая цивилизованная женщина и понятия не имею, о чем говорю.

Мой покаянный вид сработал, и женщина, важно пошамкав губами, кивнула. И указала на небо.

– Лагерхёгг, – с придыханием произнесла она. Остальные смотрели завороженно. – Ньердхёгг! – указала на воду в котле, а потом в сторону гор. – Ульхёгг!

Я задумчиво почесала переносицу. Вероятно, речь идет о местных богах. Только о них аборигены могут говорить с таким ужасом и восторгом в глазах.

Молодая девушка с множеством мелких косичек подползла ближе и выдохнула:

– Хелехёгг…

И тут же получила по губам от пожилой, да так, что кожа чуть треснула! Залепетала что‑то – испуганно и торопливо.

Я же постаралась запомнить. Три бога в почете, а имя четвертого произносить нельзя? Так получается? Осторожно показала в сторону скал.

– Ульхёгг?

Женщины истово закивали. Пожилая посмотрела серьезно. Я указала на воду и повторила второе имя. Аборигенки заулыбались и игриво переглянулись, чем вызвали у меня новый приступ недоумения. Может, бог воды – чрезмерно веселый? И ему они радуются, не бояться? Странно все это. Непонятно.

– Ир‑вин хёгг! – нараспев протянула молодая девушка с косичками. Похоже, шлепок по губам ее мало расстроил. Я снова задумалась. Ирвин? Кажется, так зовут голубоглазого блондина? Но при чем тут он? Нет, все‑таки языковой барьер сильно мешает пониманию! Ничего не ясно!

– Ирвин? – повторила я. – Ивин… хёгг?

– Ирвин хёгг! – торжественно повторили женщины. – Ньердхёгг!

– Ерунда какая‑то с этими вашими хёггами, – с досадой пробормотала я.