Проникновение

– Лжешь… – он снова тронул мои губы, и я осторожно отодвинулась.

И внезапно осознала, что ильх прав. Да, смерть меня не пугала. Я ученый и понимаю, что смерть – лишь часть бытия, неизбежность. И потому нет смысла растрачивать на нее свой жизненный ресурс.

Ильх отчетливо усмехнулся. А потом убрал руки и отвернулся, молча устремившись в туман. Я двинулась следом, слишком обескураженная, чтобы думать или анализировать. И что это было? И кто он?

Утешало одно: варвары фьордов вполне разумны и умеют разговаривать – связно и осмысленно. Похоже, они не так примитивны, как мы думали.

Вот только я не знаю, радоваться этому или огорчаться.

 

Глава 3

 

Туман закончился так внезапно, что я не успела это осознать. Моргнула – и увидела, что мы стоим возле узкого прохода между скалами. И что рядом находятся все участники экспедиции. Профессор обрадованно улыбнулся, увидев меня.

– Лив! Слава Единому, вы здесь! С этим туманом что‑то неладное, вы заметили? Я не смог определить природу этого явления… Надо бы взять образцы, вот только не уверен, что получится…

– Они нас понимают, – шепнула я профессору. Тот ответил быстрым взглядом и кивнул.

– Ты с ними разговаривала?

Я не успела ответить, а Макс осекся, когда ильх в шкуре красной лисицы поднял ладонь, привлекая наше внимание. А потом показал на узкую щель в скалах, что темным провалом темнела впереди.

– Совсем не хочется туда лезть, – проворчал Клин.

– Поздно, – хмыкнул Юргас, устремляясь во тьму. – Шевелитесь!

Вслед за ильхами мы прошли сквозь гранитный туннель и вышли с другой стороны. И замерли на краю открытой площадки. Налетевший порыв ветра заставил на миг зажмуриться, я заморгала, привыкая к свету. А потом не сдержала изумленный и восхищенный возглас.

– Мать вашу… Ущипните меня! – прошептал рядом военный, имени которого я не запомнила.

Я кивнула, зачарованно рассматривая раскинувшийся перед нами пейзаж. Величественные горы, укутанные на вершинах снежным покрывалом и изумрудно‑зеленые на склонах. Бесконечно‑синяя вода, что змеилась в изрезанных ломаных берегах. Леса и озера невероятного мира, что никогда не видели люди. Дрожащие над водопадами радуги. Парящие стаи белых птиц. Небо невероятной синевы, отражающееся в воде.

От увиденного захватывало дух и почему‑то хотелось плакать. Я ощутила слезы, катящиеся по щекам, а удары сердца грозили пробить грудную клетку.

Никогда в жизни я не видела подобной красоты, таких невероятных красок, не ощущала вкуса соли, приносимого ветром, не вдыхала миллионы запахов, что окутывали нас на этой скале. Я, лабораторная мышь, привыкшая к стерильной атмосфере Академии и сырому асфальтному запаху города, оказалась не готова к подобному.

Пальцы судорожно сжали баллончик ингалятора, я сделал шаг назад, за спины мужчин и поднесла спасительный сосуд ко рту. Короткий вдох и горький вкус лекарства, стирающий панику. Члены экспедиции не обратили на меня внимания, слишком поглощенные невероятной картиной, а вот ильх в черной шкуре наблюдал за мной внимательно. Я изобразила дружелюбную улыбку, показывая, что мой баллончик не несет угрозы. А то кто их знает, этих аборигенов…

Еще несколько минут мы восхищались пейзажем, а потом видимость снова снизилась из‑за затянувшего фьорды тумана. Зато мы услышали цокот копыт и увидели повозку, которую тянули незнакомые мне звери.

– Разрази меня чахотка! – оживился Клин. – Это же горные ур‑оноки! Но позвольте, разве эти звери не вымерли пятьсот лет назад?

– Вымерли, – буркнул наш лингвист Жан, – у нас. А здесь повозки возят, как видишь.

Я промолчала, рассматривая грубо сколоченный транспорт.

– Значит, колесо они уже изобрели, – чуть слышно пробормотал Макс рядом со мной. – И гвозди, похоже… Так‑так! А это у нас что? Очень интересно…

Глаза профессора загорелись исследовательским интересом, и я хмыкнула. Хотя и сама озиралась с любопытством ученого. Паника отступила, задобренная лекарством, и мое сердце вновь стучало ровно. Нам указали на деревянные скамьи в повозках, и мы залезли внутрь. Сами ильхи оседлали тех самых ур‑оноков, что походили на лошадей без грив, но с острыми шипами вдоль длинного черепа и гибкой шеи. Да и клыки этих животных указывали на их принадлежность к хищникам, а не травоядным.

Сидеть на жесткой скамье оказалось неудобно, низкий бортик повозки казался слишком хлипким, чтобы на него опереться. «Фьи‑и‑и‑иррр», – закричал ильх‑погонщик, и мы довольно резво покатились вниз с холма, прямо в изумрудные высокие травы. Я повернулась боком, схватилась за бортик, опасаясь вывалиться на какой‑нибудь кочке. Ур‑оноки неслись вперед, не разбирая дороги, хотя она была – неприметная колея в зеленом ковре. Но даже такая тропка говорила о том что дорогой регулярно пользуются.

Члены экспедиции с азартом вертели головами, пытаясь рассмотреть больше, но вокруг высился лес. Травы поднимались так высоко, что мы видели лишь стволы, листья и серебристые венчики‑метелки, которые осыпали нас мерцающей пыльцой, когда повозка проносилась мимо. Поверх этого травяного леса виднелись снежные шапки далеких гор – вот и весь различимый пейзаж. Ах да, еще было небо. Подняв голову, я замерла. Яркая, невыносимая синева и лазурь, расчерченная белыми перышками облаков. Я не помню такого неба в своем городе. Или я слишком давно не поднимала глаза?

Через два часа тряски в повозке мы заметно приуныли и уже не пытались высмотреть хоть что‑то в зеленой массе. Картина не менялась. Ильхи скакали впереди и позади, мы подпрыгивали на кочках и ругались сквозь зубы.

– Эй, далеко еще? – не выдержал Юргас.

Нам никто не ответил. Так же как и на повторный вопрос через час и через еще два. Я прикрыла глаза, устав от мельтешения листвы, и стала размышлять о том, что надиктую в диктофон для первого отчета. Каждый наш шаг необходимо подробно описывать, чтобы потом можно было разобраться и проанализировать. Делать запись по дороге я не решилась, но мысленно составляла план будущего отчета.

Прошло еще три часа, и на фьорды опустилась ночь. Резко и как‑о неожиданно. Травы выцвели, потеряли краски, а потом слились в одну сплошную стену. Зато взамен вспыхнули на бархате неба звезды – огромные, золотые, величественные. Такие яркие, что мы задрали головы, глядя на них. В городе всегда слишком много искусственного света, а звезды почти не видны. А здесь они сияли так, что хотелось лечь в траву и смотреть, смотреть…

– Красиво как, – пробормотал Максимилиан. И почему‑то нахмурился. – Занятно…

– У меня от этой скамьи все кишки перемешались, – пробурчал Клин. – Эта дорога когда‑нибудь закончится?

– Ну, пока мы тут трясемся, мы, по крайней мере, живы, – философски заметил Жан. – А прибудем, может, там нас и зажарят…

– Вы всегда были оптимистом, – хмыкнул его друг Клин.