Пылай для меня

Из‑за забора послышался шум и кот быстро забежал назад на пальму.

Что же, в другой раз.

В доме горел свет. Я толкнула скрипучую калитку.

Одноэтажная вытянутая бетонная коробка больше напоминала вход в какие‑то катакомбы, нежели уютное жилище. Хозяева предполагали, что это сооружение будет отличным вариантом для хранения винограда, но экономическое положение заставило переоборудовать коробку под жилое помещение, выставив на сдачу.

Промерзлая изнутри, с постоянно высокой влажностью, но самая дешевая будка в черте города. Пожалуй, на этом плюсы моего убежища заканчивались.

Естественно, никто встречать и не собирался. Я открыла дверь своим ключом. Воздух словно наполнился электричеством. Мои нервы напряглись, готовые к новой битве, с которой я не могла выйти победительницей.

Я сняла туфли, морщась от того, что кожа на ногах заныла, рассказывая мне о богатой коллекции мозолей. С утра куплю пластырь.

На кухне горел свет, разливаясь также на основную комнату. Я не помню, когда в последний раз чувствовала запах еды по возвращению.

В комнате Виталий сидел перед телевизором, смотря какой‑то боевик.

Где‑то внутри остро кольнуло разочарование: зачем напрягаться, встречать, делать вид, что я значу для него хотя бы чуть‑чуть больше той тумбочки, на которую он сейчас положил ноги?

Он натянул давно потерявшую форму майку на живот. Привычка заносить вещи до состояния, при котором даже половая тряпка может гордиться собой, скорее шла от невозможности позволить что‑то лучше, но прикрывалась раздутой бережливостью.

– Почему так поздно?

– Много работы.

Я бросила пальто на диван, сев рядом.

– Ясно.

От дистанцирования меня словно окатило ледяной водой.

– От тебя виски несет.

Я молча достала телефон, проверив сообщения. Дисплей осветился «02:12». Довольно поздно. В группе с маркетологами висело 45 уведомлений. И чего им только не спится, все равно ведь не работают толком.

– Ты могла бы предупредить, что задержишься. – Сдержанным голосом упрекнул Виталий.

Я с раздражением выключила дисплей, положив телефон на стол.

– Могла.

Его узкие глаза пусто смотрели в телевизор, даже не повернувшись ко мне с момента как я вернулась домой.

– У тебя кто‑то появился?

Да уж лучше бы так! Этот холод душит, раздавливая сердце. Совершенно риторические вопросы, вообще не имеющие никакой нагрузки, будто ему интересно!

– Нет.

– Я беспокоюсь за тебя. Ему можно доверять?

Ком подкатил к горлу. Горький ком обиды.

Я встала, чувствуя тошноту: не хочу находиться здесь.

– Ты будешь отвечать на мои вопросы? Где ты шлялась? – Голос погрубел, но остался таким же монотонно‑тихим.

– С другом! – Чуть прикрикнула я, не в силах сдержать дикое раздражение.

– Постарайся хотя бы не пить. Женский алкоголизм не лечится.

– А я тебя слушать собираюсь?

Парень замолчал и повернулся ко мне. Его холодный взгляд пронзил меня, вызвав дрожь в руках. Фразы, полные упреков и слов, не исходивших из любви, забивали мой слух.

Я не хотела ссориться, но и сил больше идти на встречу не осталось. С горечью истосковавшись по объятиям, я не нашла в себе желания перевести ругань в шутку. И взяв телефон вышла из дома.

Села на крыльцо, облокотившись на дверь. Одиноко и холодно.

Кажется, еще пару лет назад, я окончательно выплакала все слезы. Теперь оставалось лишь, придавленная грустью, смотреть в одну точку, не способная разрыдаться или прокричать, – сделать хоть что‑то чтобы стало легче. Не в силах даже пошевелиться от сдавливающих чувств. Хотя, чувств ли? Это больше похоже на бездонную дыру, которую нечем заполнить, а она продолжает затягивать внутрь.

В детстве каждая представляет какой будет ее идеальная любовь. Видимо, я осознанно бегу в совершенно другую сторону.

Время, когда хотелось тепла и нежности ушло, осталось лишь жажда покоя. И эта жажда сжирает сильнее, чем ожидание любви.

Вместе с холодным свежим воздухом напряжение начало медленно уходить от меня. Я глубоко вдохнула, позволяя воздуху заменить горечь, которую испытывала внутри. Звук ночи и спокойствие на улице помогли немного успокоиться и прояснить мысли.

Я посмотрела на профиль подруги, мысленно отметив, что она в сети, и позвонила.

– Че не спишь? – Спросил голос в трубке.

– Да так. Добровольно‑принудительная ссора. А ты?

– Норм. А у меня Игорь только свалил.

От того, как Алина бегает за этим эгоистом, стало печально. Все же, какие бы советы я не давала, она сделает по‑своему. Это словно зависимость. Но кто я такая, чтобы упрекать? В личной бы жизни разобраться для начала.

Я как можно незаметнее вздохнула, предложив это обсудить:

– Он опять приезжал?

Голос с легкой улыбкой продолжил:

– Ага. Притащил два бочонка вина со своей винодельни.

– Значит, пора тебя навестить. Кто же еще поможет тебе избавиться от такого подарка?

– Буду рада. Попробуешь поговорить со своим?

Невыносимая тоска вернулась. Захотелось сжаться в клубок, спрятавшись куда‑нибудь маленьким котенком, у которого из обороны только милое шипение и жалобное мяуканье.

– Не хочется уже. Мы опять с полуслова завелись. Я даже переодеться не успела.

Моя подруга замолчала. Судя по шуму, приступила к мытью посуды. Я прижала колени к груди. Шум воды стих.

– Не хочу ныть. – Начала подруга, но замолкла.

– Попробуй, я же ною тебе.

– Короче, я так завидую Ленке!

– Это та сокурсница, которой предки квартиру купили? – С трудом в памяти вытаскивая из горы описаний друзей Алины нужное, уточнила я.