Пылай для меня

– Ага. Знаешь, что ей подарили за окончания курсов визажиста? Машину. Прикинь? Машину!

– И что?

Подруга шумно вздохнула, немного тише продолжив:

– Я понимаю, что родителям тяжело. Блин, они и так оплачивают мне учебу, отец вон на вторую работу устроился. А все потому, что мозгов не хватило поступить самой! Это не благодарно – просить их о чем‑то подобном с моей стороны. И я ведь лучше ее во многом, но даже наши общие друзья выбирают ее. Мне кажется, если я на операционном столе лежать буду, а эта сучка вечеринку устроит, то все друзья у нее тусить будут. Мне неприятно это. Может людям это во мне и не нравится, то, что я постоянно ною?

– Ты завидуешь девочке из богатой семьи, которой все достается легко? Алин, а что будет, когда она останется одна?

– Не останется! – Голос задрожал. – Они с Игорем вместе из бара уехали.

От всхлипываний близкого человека стало тяжело на душе.

– Она покупает любовь. Может быть, даже, она интересная девушка, может быть красивая, я ее не видела. Но если вдруг у нее закончатся деньги – она станет самой несчастной в мире. Потому что увидит, насколько лицемерные люди ее окружают.

– Да лучше бы она сдохла! – Вскрикнула Алина, зарыдав сильнее. Я молчала, не находя слова. Девушка немного успокоилась, жалобно продолжив: – Я гадкий человек. Жалуюсь, желаю другому гадости. Поэтому меня Игорь не любит.

– Ты очень добрая и ранимая. Просто мало кто знает тебя настоящую. В том числе и Игорь. Даже когда тебе плохо, ты смеешься. Это очень сильная черта в тебе. Я горжусь тем, что у меня такая подруга.

– Прости. – Алина шмыгнула носом, тише повторив: – Прости. Тебе сейчас тоже плохо, а я вываливаю на тебя свое дерьмо.

– Зато мы можем друг друга поддержать. И это самое ценное. – Я услышала, как девушка улыбнулась и вздохнула с облегчением. В доме послышался шум шагов по комнате. – На самом деле я не знаю, что делать. Знаешь, я не тот человек, который может давать советы. У меня у самой сейчас жуткое месиво в жизни. Сама себя в эту ловушку загнала. Хотя говорили к чему приведет все вокруг, даже ободранная собака под забором кажется об этом что‑то лаяла.

– У меня так же. Игорь три дня морил в игноре. А сегодня приперся такой красавчик. И делает вид словно ничего и не было. Это после того, как уехал с этой тварью у меня на глазах.

– Он просто кайфует от того что по нему сходят с ума, что ты его всегда ждешь. Это и убьет в тебе любовь к нему.

Голос нерешительно замер, а затем продолжил с усмешкой:

– Прикинь, я даже не брилась. Все сделала, чтобы отказать ему. И не смогла. Блин, хотела даже выкинуть его за дверь! Чтобы не трогал меня. Чтоб валил к своей «этой».

– Взять бы билеты куда‑нибудь подальше и свалить с тобой вместе от них.

– Нас Анатолий Павлович из‑под земли достанет.

Мы рассмеялись.

Луна выкатилась полумесяцем за середину небосклона, освещая каменную дорожку и мелких ящериц, копошащихся в траве.

От неожиданно приоткрывшейся двери я упала с крыльца.

– Перезвоню. – Коротко предупредила я Алину, встав.

Завершив вызов повернулась к мужу.

– Долго тут морозить придатки собираешься?

– А что?

– Лечиться потом замучаешься. Идем спать.

Я поплелась следом, закрыв дверь.

Домик делился на два отсека – кухня с уборной в конце помещения и зал, совмещенный со спальной комнатой посередине, немного вытянутый. Единственное окно, пробитое для придания жилого вида, занавешено темным тюлем.

Если идти вдоль помещения, то сначала проходишь зал с телевизором и скрипучем диваном, затем огибаешь кровать, прижатую к стене, и попадаешь на кухню, закрытую раздвижной дверью. Узкое помещение коридором уводит в уборную.

Из‑за своей конструкции этот дом плохо держал в себе тепло, имея толщину стен чуть больше ширины входной двери.

Я переоделась, готовясь ко сну.

– Почему ты хочешь развестись? – Тихо спросил парень, укладываясь рядом в промерзшую кровать.

Я молча повернулась к нему на бок и осмотрела его лицо в тусклом свете, проникающем в комнату сквозь тюль. Мои мысли были смутны и тяжелы, словно туман, который никак не могу разогнать. С каждым вечером наш разговор возвращался к этому вопросу, и все мои попытки объясниться оказывались пустыми и безнадежными. В конце концом у меня кончились силы на поддержку постоянно жалующегося на жизнь человека, при том, что самой тоже очень тяжело. Осталось лишь полное разочарование в выборе. Оно сжирает беспощадно сильно, а я чувствую лишь нарастающее безразличие.

– Я просто чувствую, что нам нечего больше делить, – прошептала я, пытаясь найти правильные слова, которые смогут передать всю мою боль и расстройство.

– В смысле нечего?

С трудом я заставила себя говорить:

– Мне нужна свобода. Я не хочу ругаться, лишь дистанцироваться немного, чтобы понять все.

– А что тебе нужно понимать?

Я замолчала, смотря в окно. Может быть, другой возможности обсудить спокойно и не будет, но как подобрать слова?

– Скажи, ты нашел работу?

– Лучше. У меня есть знакомый, который поможет устроиться, я получу права и через два месяца вместе с ним будем ездить по краю.

Я вздохнула: еще одна безупречная идея, обреченная на провал.

– Дальнобойщики?

– Они хорошо получают.

Спустя 12 попыток, которые заканчивались увольнением либо самостоятельным уходом, работа, требующая полной отдачи – не совсем то, в успех чего я бы смогла поверить. Хотя может в этот раз удача будет на его стороне. Если будет под присмотром знакомого, то все получится?

Виталий решил прервать мое молчание:

– Оль, всего два месяца. Это ведь немного.

– Да.

– Дай мне еще один шанс. Мы можем все исправить.