Разбойничья Слуда. Книга 1. Река

Вечером следующего дня Мария и виду не показала, что будущее ее будет не тем, о каком она тайно мечтала, уезжая в Симферополь. Она ни словом, ни намеком не дала Виктору возможности что‑то объяснять, а тем более оправдываться перед ней. Напротив, вела себя так, будто ничего особенного сегодня не произошло.

Каким образом Клавдия посвятила Марию в свои тайные занятия, какие нашла слова для того, чтобы заинтересовать ее в том, чем она занимается, Виктору узнать не удалось. Но он и не настаивал на том, понимая что, Клавдия избавила его от необходимости объяснять «сестре» истинные их намерения в отношении ее. А как она этого добилась, не так для него было и важно.

Клавдия приехала вместе с Марией. И по выражению лица и легкому кивку Клавдии, он понял, что женская прогулка прошла успешно. Мария была приветлива к нему даже чуть больше, чем утром. Не громко посмеялась над сказанными словам хозяина дома в адрес владельца брички, на которой они приехали. Татарину показалось, что тот качается даже тогда, когда они стоят на месте.

– Приехали, дорогой! Лошадь уж на месте стоит давно, а ты качаешься так, будто всё еще едешь!

 

Когда Клавдия уехала, а хозяева ушли со двора к себе в дом, Виктор позвал в дом и Марию. Ей не хотелось покидать уютный сад с его ароматами, но если зовут, значит нужно. Так уж привыкла с измальства. Она вошла в дом, поправив растрепавшиеся на улице белокурые волосы.

– Ну, ты где, красавица? Иди два слова скажу, – услышала она голос из гостиной.

– Я уже вся во внимании, Виктор, – входя в комнату, произнесла девушка.

– Ну, Машенька, ты я так понимаю, всё знаешь сейчас. Клавдия рассказала тебе обо всём или почти, обо всём. Но главное ты поняла. О том, что ты это знаешь, знаем только мы с Клавдией. И более никто не должен знать. Пока, конечно, ты сама не сочтешь нужным, кого‑то посвятить. Это вопрос твоего благополучия и безопасности. Ты с нами, но об этом должны знать только мы втроем.

– Да, Виктор, Клавдия мне всё очень хорошо рассказала, – как‑то даже буднично проговорила Мария. Словно такое с ней уже не раз случалось.

– Хорошо, не хорошо, а я чувствую большую ответственность. И хочу, что бы у тебя в будущем не было каких‑либо серьезных проблем. Если у тебя будет всё хорошо, значит у меня, Мария тоже… Ты поняла? – и, не дав девушке что‑то сказать, продолжил: – Да, будут иногда сложные минуты, когда придется тебе рисковать. Но, любой риск, если он продуман, не принесет вреда, ни тебе, ни мне. И пока, об этом всё. Клавдия тебе я понимаю, лучше меня всё объяснила. Но у тебя же, есть вопрос, который ты не задаёшь, и он интересует тебя, не правда ли?

– Да, Виктор… Вопрос один у меня остался. Что за сверток тогда в трактире ты велел спрятать и хранить, в котором крестик лежал с цепочкой, что я теперь ношу?

Какая она всё‑таки молодчина. Ну, ни одного слова лишнего, ни одного действия не нужного не делает. Всё в меру и во время. «Не ошибся я в ней, не ошибся. Да и в себе не ошибся…», – уж в который раз подумал он за последнее время.

Виктор подошел к наружной двери, открыл ее и выглянув во двор, обвел взглядом двор, после чего снова закрыл и задвинул щеколду. Подошел к окну и, задернув занавески, громко сказал:

– Береженого бог бережет.

Сказал так, что Мария и не поняла, для кого предназначались эти слова. Толи себя успокаивал, толи ей в назидание сказал.

– А ты Виктор, чуть тише говори, я слышу хорошо, – улыбнулась девушка.

– Да, ты как всегда права. Чего я как на базаре кричу, вот ведь дурная привычка, всё кажется, что чем громче говорю, тем доходчивее, – уже понизив голос, произнес он.

– Не обижайся, Виктор, на мои замечания.

– Ну, ты будешь слушать, а то передумаю рассказывать!

– Слушаю, слушаю, – она снова не могла сдержать улыбку.

– Ну, так вот. С человеком одним был я в деле когда‑то. Большой человек, уважаемый. Гаврилой Петровским звали. Было еще и прозвище, да ни к чему оно тебе. Подстрелили его, когда мы от полиции уходили. Вот он мне перед смертью и отдал бумагу. А на бумаге той имена да адреса написаны людишек разных со всей России. И людишек‑то не простых. А тех, кто не только на высоких должностях царю служит, но еще и наводчиками и доносителями в уголовной среде числятся.

Знал он о них много. Возможно, кто‑то еще был знаком с ними, но только у Петровского на них на каждого было досье. С помощью этих людей, говорил он, можно многое узнать. А из знаний тех выводы сделать и выводы в деньги, да в золото превратить. Понимаешь теперь, почему мне с бумагой той никак нельзя было в полицию попасть. Тем более, что там и расписки и другие документы были от тех людей из списка. Рисковать не мог, а вот на тебя рассчитывать мог. Я же в тебе ни секунды не сомневался. С тех пор как у тетки тебя заприметил. Дно у банки двойное было. Бумаги там лежали, а в банке для виду монеты золотые, да цепочку туда сунул, уж не помню почему.

Хотел вечером к вам зайти, да тетку твою спрятать попросить, пока бы я свои дела уладил. Да вот, не думал, что в трактире вашем стукачек полицейский был. И меня там поджидали. Да и хорошо, что тетке твоей не отдал. Потом уж об этом подумал. Вот такие дела, Мария, – Виктор свёл руки на груди и замолчал.

В комнате наступила тишина. Мария стояла у окна и смотрела поверх занавесок во двор. Высокий рост добавлял девушке возраст. И глядя на нее со спины нельзя было подумать, что у окна стоит еще совсем молоденькая девчушка. Она любила смотреть в окно. Ей с детства казалось, что за окном совсем другой мир. Добрый, честный и светлый. И, что стоит только туда попасть, как все заботы и тягостные мысли останутся в прошлом.

И вот сейчас, слушая Виктора, поняла, что детство осталось там, за окном. А её словно огромной шалью накрывает пелена взрослой и «неправильной» жизни. Мария вспомнила разговор с Клавдией, и была, в общем‑то, согласна с тем, что она говорила о справедливости и лжи, деньгах и чести. Но природная чистота ее души, будто второе ее я, всё еще сопротивлялось и не хотело вступать в другую жизнь.

– Ты всё правильно сделал, Виктор, что доверился тогда мне, – не оборачиваясь, вполголоса проговорила она. – Я, тебя не подведу.

Ей казалось, что это говорит кто‑то другой, не она. Еще несколько дней назад, да где дней, еще утром, она представляла свою новую жизнь совсем по‑иному. Но мимолетная нерешительность тут же прошла. И к Виктору повернулась уже другая девушка, во взгляде и движениях которой, была уверенность в себе, уважение, и возможно даже чуть больше, чем уважение, к Виктору.

– Ну, и славненько, – протянул он. – Тогда, как говорят в Париже, мадам, спать сегодня, а дела завтра. Отдыхай, Машенька. У тебя сегодня был непростой день. Всё остальное завтра, послезавтра и потом. Жизнь, дорогая моя, продолжается, и отставать от нее нам никак нельзя.

 

1913 год