Разбойничья Слуда. Книга 1. Река

***

 

Пароход «Н.В.Гоголь» шёл вверх по реке и от того было ощущение, что волны от него были чуть больше нежели несколько суток назад, когда он плыл с Вологды. Казалось, что еще вчера он впервые приплыл в Архангельск, сверкающий белоснежными боками и начищенными до блеска судовыми механизмами. Но вот уж и четвертый сезон пошел как он здесь. И сколько их еще будет впереди. Сколько народу разного он повидает, сколько воды мимо него утечет.

 

А сейчас он душевно шлепал своими колесами. То там, то тут раздавались гудки мимо проплывающих катеров, буксиров и других всевозможных суденышек. Короткие и протяжные, пронзительные и строгие, вперемешку с криками чаек, они напоминали какой‑то волшебный речной оркестр без дирижера. Оркестр, который сегодня играл для тех, кто был на пароходе.

 

 

Вода еще не спала, а потому «колесник» шёл уверенно, не боясь наскочить на мель, как порой случалось в середине лета. С конца июня, как спадет вода, до Вологды он ходить, конечно же, не будет. Мелко там станет. Только до Великого Устюга, а потом и совсем лишь до Котласа.

Вечерело. На улице стояла летняя погода и по верхней палубе прогуливались барышни с зонтиками и малыми детишками. Мужская часть населения из кают первого и второго класса в основном перекидывались в «Дурачка», сидя тут же на палубе за квадратными столиками. Другие, громко смеясь, травили анекдоты или развлекали молодых барышень веселыми историями.

В корме нижней палубы с весельем и развлечениями было похуже. А вернее, отсутствовали совсем. Мужики, что сели тоже в Архангельске, дымили самокрутками или грызли семечки, и разнообразить свой досуг не торопились.

– В Троице дожжик ешо был, а тут солнце, хоть маленько и отъехали, – крепко затянувшись самокруткой, молодой мужчина, лет двадцати пяти в серой косоворотке и накинутом поверх черном пиджаке, закашлялся и замолчал.

– Ты, Семен, чем о погоде говрить, шел бы Матрене помог чем. Может вещи к выходу подготовить. До Верхней Тоймы‑то уж не так долго и осталось ехать. Котомок‑то набрал, будто переезжаешь в дом новый, – буркнул тот, что стоял рядом и выглядел чуть старше своего попутчика. – Сидит баба на них уж сутки, как кура на яйцах. Хорошо полицейские на пароходе нынче, быват твои пожитки и не украдут.

– Что‑то полиции нынче много, – Семен, будто не слышал, что говорит Федор. – Может и едут куда сами, а может, и важное что охраняют. Знамо дело, не наши же пожитки.

Рядом с ними облокотившись о перила, стояли и другие мужики, тоже севшие в Архангельске. О чем‑то тихо переговариваясь, они глядели на высокий берег, мимо которого шёл пароход. Видно было, что едут впервые – смотрели на речные берега и снующие суденышки будто на диво какое.

Сверху послышались звуки духового оркестра. Сначала еле слышно, а затем все громче и громче. Да так, что слышно стало не только на пароходе, но, наверное, и по берегам Двины.

– Видать буфет‑ресторан наверху открыли, – заметил один из них, слегка улыбнулся и плюнул за борт.– У меня барин там бывал, и сказывал, что шибко скусно кормят. Под музыку, будто еда‑то скуснее становится.

– Нее, они там от такого оглохнут. Оркестр над нами играет, а в буфете пианина лишь стоит. Оркестр всегда у них на заду парохода, на верхней палубе, – проявил свои знания Семен.

 

Буфет, как называла команда «Гоголя» свой ресторан, и библиотека на пароходе, были, что называется его визитной карточкой. В буфете готовили вкусно, и подавали с таким шиком, будто посетители пришли в «Метрополь» или «Асторию».

И совсем не потому, что того требовал этикет подобных заведений на речном транспорте. А потому, что того очень хотел и требовал от своих подчиненных Глеб Измайлов, его шеф‑повар. Он до того несколько лет и на самом деле отработал в московском ресторане «Метрополь». Поговаривали, что он доводится родственником мужу сестры капитана, но так это или нет, никто не был уверен.

В одна тысяча девятьсот одиннадцатом году, как раз в год спуска на воду парохода, во время демонстрации блюда Измайлов ненароком что‑то пролил на платье супруги крупного московского чиновника. За что и был уволен хозяином ресторана. В тот день как раз в ресторане пел Шаляпин, и повар завороженный его мощным басом, и допустил подобный казус.

За большим круглым столом у окна, рядом со старинным немецким «C. Bechstein», расположилось трое мужчин в одинаковых черных английских костюмах. Рядом с ними сидела девушка лет восемнадцати в небольшой шляпке и легком белом платье с высоким стоячим воротником. Мужчины о чем‑то не спеша говорили, а девушка, почти не слушала их, сидя в пол‑оборота к столу. Ей было немного скучно сидеть здесь, и она, чтобы отвлечься, пыталась наблюдать и за тем, что происходит на палубе.

– Петр Петрович, ты еще вчера хотел нам рассказать об этом красавце, – Митрий указал на сверкающее чистотой пианино.

– И правда, Петр Петрович… – Мария сделала просящее выражение лица. У пианино «C. Bechstein» наверняка должна быть удивительная история.

– Ну, хорошо, хорошо, – Краснов промокнул уголки рта белым платком. – Но только буквально самую суть. Сплетнями и домыслами не занимаюсь.

Он облокотился локтями о стол и, наклонившись вперед, проговорил, понизив голос: