Разбойничья Слуда. Книга 1. Река
– Ну, куда ты пойдешь с такой тяжестью. Что ты там в своих мешках таскаешь, не спрашиваю. Захочешь, скажешь, а нет, значит, нет. Неужели думала, что тебя одну оставлю, не помогу! Бензину хватит, время тоже, как говорится, всё с собой. Конечно, увезу, – Кравцов накинул кузов себе на спину, и улыбнулся. – А насчет пары деньков… Пока ты там будешь, я к Быкину Коле съезжу. Он в самые верховья забрался. Жить там собрался. В прошлом году избу достроил. Вот и посмотрю, как он там обустраивается. Рюмку хоть с ним выпью. Может рыбки половлю, хотя вода большая, клевать вряд ли будет. За рябчиком схожу. Он‑то должен сейгод быть.
– Я воды с реки на самовар по пути принесу. Твой кан можно взять?
– Возьми… Хотя погоди‑ка.
Он откинул край клеенки и достал из лодки ведро.
– Вот, возьми вместо кана. Вода в реке после дождей хоть и не чиста, но все получше, чем с колодца.
До дому идти было с полкилометра, на самый край деревни. Сразу за ним начинался лес. И такое соседство порой преподносило хозяину дома сюрпризы. То медведь, гуляя по опушке, порой забредет в огород. То косач или рябчик прилетит на березку рядом с избой. А за грибами и ходить далеко не нужно было. Только за огород вышел, и собирай.
Пятистенок был одним из лучших в деревне. Крепкий и ухоженный, со следами недавнего ремонта и обновленной крышей. Прежние хозяева жили здесь круглогодично. Да годы тоже берут своё. Хозяйка стала болеть часто. А мужику одному управляться со скотом и в огороде с каждым днем стало все труднее и труднее. Вот и уехали жить в город к дочке. А Татьяна Кравцова узнала о том, съездила к ним. Вот и продали ей дом.
Кравцов затопил русскую печь. Топить ее конечно дольше, чем маленькую у дверей, но и тепла больше. «С утра торопиться не будем. Выспимся по‑хорошему, тогда и дальше поедем, – подумал он».
А Анна тем временем во дворе наставила самовар. Она любила чай из самовара. Чай из него со своими атрибутами всегда в Ачеме считался больше, чем чай. Вот и Анна находила в питье из самовара особое удовольствие. Ей нравилось в этой церемонии всё. Начиная от розжига углей, и заканчивая застольными посиделками и разговорами. За столом неспешно пили маленькими глоточками из блюдца, а самовар в это время пыхтел водяными парами, вырывавшимися из‑под его крышки. И это придавало всей обстановке особый колорит и уют.
Спустя полчаса они уже сидели в большой, главной комнате дома за большим дощатым столом, во главе которого, как и положено стоял вскипевший самовар. Занавесок на окнах в доме не было, да и не от кого было прятаться или скрывать что либо. А потому их отсутствие не вызывало какого либо дискомфорта. Это не городские окна, которые без занавесок или штор выглядят неуютно. А здесь, в деревенской избе, всё воспринимается иначе.
В печи за заборкой[1] медленно горели дрова, заполняя избу теплом и приятным потрескиванием. Горница не успела еще прогреться, и с полу тянуло холодом. Однако временные неудобства в таких поездках были делом обычным и не вызвали особых проблем у Анны и Николая. А шумевший самовар и зажженные свечи наполняли помещение своим особым, с запахом горящих углей и парафина теплом.
Стол накрыли на скоро руку. Что было в кузове, то и выложили на клеенку, не теряя время на украшение и создание каких либо изысков в приготовлении ужина.
– Ну, вот и управились дотемна. Лампу керосиновую не хочу зажигать. Оно хоть и светлее, чем со свечками, но при свечах как то уютнее, мне кажется, – проговорил Кравцов первые после прихода в дом слова, и заварил чайник.
Опять посидели молча, каждый думая о своем. Николай решил нарушить тишину первым:
– Сейчас «Маяк» вот налажу, и как говорится, гуляй деревня!
– Хорошо у тебя тут. В городе везде суета, а тут у тебя тихо, и на душе спокойно, – Анна Степановна подула на блюдце с чаем и сделала глоток.
Старенький «Альпинист» издал первые звуки. Покрутив еще немного ручку настройки, Николай остановился, едва заслышав позывные «Маяка». Мгновенье спустя радио запикало и чей‑то хорошо поставленный голос произнес:
– В Москве двадцать один час.
После чего оно было повешено хозяином на кем‑то вбитый в стену гвоздь, коих в комнате был не один десяток.
– А кто такой, Оманов Василий Гаврилович? Вон смотри на старых газетах написано везде, – спросила Анна.
– Хозяин бывший, дом то у него Татьяна купила, – и подмигнув, предложил: – Может по соточке? Для сугрева…
– Ты выпей, Коля. Не хочу чай спиртным отбивать, – и снова спросила: – А давно ли этот Оманов тут в Ачеме жил? Я что‑то плохо помню его.
– Да не так чтобы давно, лет десять последних. Раньше‑то здесь теща его жила. А он как на пенсию вышел, так сюда и приехал, – Кравцова заинтересовали вопросы Анны. – А ты чего, так просто интерес справляешь или может, знакомы с ним были?
– Да, я так. Когда мне с ним знакомиться‑то? Я вот думаю, жил тут Василий Гаврилович, газету «Сельская жизнь» выписывал. Домом управлял, – Анна всё также неспешно пила чай. – А сейчас ты живешь здесь.
– Не пойму я, о чем, ты… – Кравцов быстро перекусив и запив стаканом чая, стал одевать сапоги. – Ты, как надумаешь отдыхать, так на печь полезай. Там у меня всё постелено. Одеяла за заборкой висят, у печи греются. Возьми любое. А я пойду еще на мосту[2] похозяйничаю. Пока вода большая на реке, увезу по пути кое‑чего. На следующий год летом хочу избу в Учах маленько поправить. Гвозди, да железо к лодке сейчас снесу.
Посмотрел на печь и добавил:
[1] Местное название перегородки из досок, отделяющей помещение, где устроена печь от основной комнаты.
[2] В некоторых северных деревнях так называли не отапливаемую прихожую или тамбур, из которого вели двери в другие комнаты и на улицу.
