Река Великая

Начальник обернулся в его сторону:

– После обеда зайди ко мне, Артем. Обэповцы о чем‑то пообщаться хотят.

Майор Копьев послушно кивнул. Через секунду из коридора раздался быстро затихающий звук сверчковских шагов.

 

Правду Надька Прилуцкая и сказала, что горазд Власий только других священников хаять, а сам и не поп даже, а так, попик деревенский. Бороденка в три волосины, и мало того, что ростом‑то Бог обидел, да еще ходит вечно как собака сутулая, хоть и грешно так про святого отца думать, да еще и в церкви, Господи помилуй!

Отец Александр еще по телевизору Алене Семеновой понравился: крупный, но не полный, на лицо не то, что какой киноактер, но приятный, говорит ладно, и голос такой густой, бархатный прям. На вид лет сорок пять, или, может, и весь полтинник, а моложе Власия выглядит потому, что не пьет каждый Божий день. Строгий, конечно, не забалуешь, но сердце в большой груди – доброе, это она сразу поняла. Такие и должны людям помогать, а не как эти, что в собесе сидят.

Заявление на надбавку ей вернули. Все документы из избы уже в город свезла, а им всё равно двух бумажек не хватило. Теперь заново подавать надо, и потом новых сорок дней ждать. Алена не сдержалась, вывалила сгоряча, что про шарашку ихнюю думает. Когда вышла из собеса, к остановке как раз 17‑й автобус подъехал, который на Завеличье ходит. Господь, не иначе, ей знак послал.

В офисе в притворе церкви святой Ольги нашла она только монашка, Александрова помощника по фонду. Он сказал, что во храме святой отец. Алена заглянула внутрь, увидала Александра беседующим с прихожанами и подходить не стала, остановилась в сторонке.

Только как следом за ним вышла в притвор, опомнилась, что в церковь явилась в джинсах. В Малых Удах у них Власий не придирался к одежде, но и отец Александр, слава тебе Господи, ничего не сказал. Даже, вроде бы, мужской интерес проявил.

– Нельзя ли так сделать, батюшка, чтоб «ВКонтакте» фотографий наших с детьми не выкладывали?

– А что же так?

– Неловко.

– Отчего неловко? – Священник с укором поглядел на нее. – Думаешь, что люди, которым наша «Верочка» оказывает вспомоществование, в чем‑то хуже тебя?

– Не считаю, Господи помилуй, что вы!

– А чего стыдишься? Всевышний каждому крест по силе его дает: кому нужду, кому богатство. И неизвестно, какая ноша из двух тяжче.

Для разнообразия Алена предпочла бы вдобавок к первой примерить еще и вторую, но говорить об этом не стала.

– У меня ситуация юридически непростая. Муж числится пропавшим без вести, то есть не признан погибшим, но в розыск с Нового года объявлен… Трое детей, – добавила она невпопад. – А чтоб от государства назначили пенсию, пять лет надо ждать, пока официально умершим признают.

– Крещеная?

Взгляд священника падает в Аленино декольте. Молодая женщина торопливо застегивает верхнюю пуговицу белой блузки с кружевом, и кивает в ответ на вопрос.

– Елена в крещении.

Всего имущества у «Верочки» – стол, три стула да компьютер с монитором, старым и огромным, как телевизор у них в избе. За монитором Александров помощник в черной рясе одним пальцем как птичка клювиком тюкает по клавишам. Росту он крохотного, лилипутик с вершком.

На одной стене закутка, в котором расположен офис фонда, – рекламный плакат с реквизитами, на другой – вывеска на скотче, на третьей – ящик для пожертвований, и не сказать, что битком набит купюрами. Но зато в пакетах на полу немало добра. Больше детские вещи и игрушки, но еще и макароны она разглядела, и краешек упаковки то ли конфет, то ли печенья.

– Раз крещеная, на милость Господню уповать надо. Что ж ты супруга раньше срока хоронишь?

– Рада была бы похоронить, да не найдется уже он. Ни живой, ни мертвый.

– Отчего так?

Молодая вдова замолкает. Монашек за компьютером бросил печатать, и косит на нее любопытный взгляд.

– На перекрестке у церкви, где он пропал, полиция обнаружила след «Газели» из Ящеров.

– Что за Ящеры? Деревня?

– Староверская, или как ее назвать. Не слыхали? На Великой, километра на три‑четыре по течению выше от Выбут. Сначала по большаку – наши Малые Уды, потом они. Выбуты знаете, наверно?

– Естественным образом, – кивает ей директор в священническом одеянии. – А для какой цели этим староверам люди нужны?

– Кто как говорит. Одни, что на органы их разбирают и в Прибалтику продают, а другие, что обряд старинный справляют, кровавое причастие называется, и что недаром, мол, еще в старину староверов жгли. И если белая «Газель» с рефрижератором ночью мимо какой деревни проедет, то с утра человека там недосчитаются, а то и двоих. Это во всём Псковском районе известно, да и в Печорском тоже: от Катьки, знакомой, своими ушами слышала. У ней в Новом Изборске сосед, пьяница, так исчез без вести.

– В нашем детстве не белая «Газель», а черная «Волга» была, – Александр в задумчивости провел пальцами по ладной бороде с проседью. – А про причастие кровавое я впервые слышу. О евреях похожее до революции еще говорили, да и то навет. Ежели столько лет они людей похищают, то почему власти ничего с ними не сделают?

– Дороги они выбирают глухие, да еще людей таких, которые не нужны никому. Мой‑то Юрка в самую новогоднюю ночь пропал. Пьяненький, понятно. Вот, видать, тоже за алкоголика приняли. Да и деньгой ведь нынче кого хочешь перешибешь, сами знаете. А они там в Ящерах не бедствуют. Еще директор ихний Святовит с нашим участковым вась‑вась, в одном классе в Тямшанской школе учились.

– Святовит? – Удивился директор «Верочки».

– У них у всех там имена чудные, старинные. Жену его Умилой зовут, сын – Богуслав. А еще лекарь у них есть Невзор, а жена его – Цветава. Живут все рыбной ловлей, даже от пенсий старики отказываются. А уловы такие, каких нигде на реке нет. Будто кто‑то со всей Великой им рыбу в сети сгоняет. Еще и ящерицы эти…

– Какие ящерицы?

– Какие‑то. Говорят так.

Скажи ему, не поверит. И про «Газель»‑то не надо было рассказывать, раз он сам не слыхал. Теперь подумает, что дура с глухой деревни явилась милостыню просить или, еще хуже, что врет напропалую и про Юрку, и про то, что в собесе ее послали.

– Кто говорит? – Священник вопросительно глядел на нее.