Рябиновая невеста
Фэда давно уже без ума от сына ярла Бодвара, что с того берега реки. И он отвечает ей взаимностью. Хельд Бодвар каждый день посылает к мосту мальчишку проверить, повязала ли Фэда ленту. И, если лента есть, значит, будет она ждать его в полдень у развалин старой башни. Сколько они уже так встречаются, месяц? Знала бы эйлин Гутхильда, давно бы посадила дочку под замок. Но Олинн научила сестру, как уходить из крепости незамеченной.
Замок Бодвар стоит на скале, на другой стороне реки. Земли по эту сторону Эшмола находятся во владении ярла Олруда, а по ту сторону – ярла Бодвара. Хельд Бодвар – средний сын ярла, золотоволосый и широкоплечий, как и все его сыновья. Он красив, силён, и характер у него мягкий и весёлый. Отец не отправил его на войну, сказал, что должен кто‑то присматривать за хозяйством. И в свои девятнадцать − это самый завидный жених во всей Илла−Марейне. Не удивительно, что Фэда влюбилась в него по уши.
Олинн знала все их тайны и даже немного завидовала сестре. Совсем немного. Самую малость.
Женихов с этой войной в Олруде совсем не стало. А мачеха в первую очередь думает о женихах для своих дочек. И когда в замке бывают высокородные гости, Олинн отправляют на кухню, чтобы под ногами не путалась и внимания от хозяйских дочерей не отвлекала. Но Брунгильда совсем кроха, Люция ещё мала для замужества, Селия лицом не вышла, хоть мать и наряжает её в шелка и янтарь, а вот красавицу Фэду этой осенью точно просватают. И если не за Бодвара, так за кого‑то ещё более могущественного. Если, конечно, боги будут милостивы. Если туманы с великой Эль придут рано и укроют Перешеек до весны, не давая войскам короля Гидеона перейти на эту сторону.
Да и чего беспокоится Гутхильда? Фэда – вся в мать, о её красоте скальды* в округе все как один слагают песни: золотоволосая, белокожая, и глаза как чистая небесная синь. Она и поёт, и вышивает гладью, и ходит, точно лебедь плывёт по озеру.
Не то, что Олинн.
Но что переживать, Олинн верила, что боги награждают разными умениями не за просто так. И вот она по‑своему тоже счастлива. У неё есть крыша над головой, кусок хлеба, одежда, обувь и сухая постель. Её не утопили в болоте, как бесполезный лишний рот, и не продали в рабство. И хоть она крутится в ежедневной суматохе замковой жизни, как белка в колесе, но зато она здесь нужна всем и каждому. А главное – она свободна. Не висит над ней тяжелым мечом необходимость нравиться и оправдывать надежды родителей. Хотя она и не знала, как это – нравиться? Матери она не помнила. А отцу никогда не была нужна.
Но вот когда ярл Олруд вернётся, оставив на границе заставы и дозоры, с ним вернутся и старшие сыны всех ярлов, что уехали с ним на войну. И прежде, чем отправиться дальше на север, в свои замки и владения, все они соберутся в Олруде. И будут пиры, и танцы, и праздники. И может, ей тоже повезёт, ведь до весны ещё далеко.
А весной война продолжится, но до того времени всякое может случиться.
Олинн подумала о том, кто вернётся вместе с отцом. И неплохо бы, если бы сын ярла Малора тоже приехал в замок. Она вспомнила пшеничные кудри и голубые глаза Рина Малора, вздохнула и чуть поддала лошади. Рину Малору вряд ли нужна бастард‑полукровка, за которую не дадут в приданое даже одной меры серебра. Которой и имя‑то своё отец дать не удосужился. С того дня, как он привёз её в замок, так она и осталась Олинн Суонн, что значит Озёрная. Или ничья.
Она тряхнула головой, перебрасывая волосы назад и отгоняя мрачные мысли. Надо торопиться. Пока она тут будет думать о женихах и своей горькой судьбе, монах там может и дух испустить. А она, вроде как, теперь за его судьбу отвечает.
Хотя, может, так оно было бы лучше? Может, Торвальд прав, и стоило бы отправить божьего человека прямиком в болото? Ведь все несчастья в Илла−Марейне начались именно с появления божьих людей…
Служители истинного бога появились здесь не так уж давно. Пришли с юга. И поначалу никто их не трогал, пусть себе проповедуют. Тут граница. Великая Эль − сердце Марейны, и тут много всякого понамешано: люди с Солёных островов, что пришли с запада, бросив свои лодки и оставив службу морскому богу, иннари* с севера со своими оленьими стадами и шаманами, ольхи* – воинственные северяне на горбоносых драккарах* и коротышки‑болотные жители – вьёли*. И такие, как Олинн − полукровки. Жили бок о бок и верили каждый в своих богов. И пока проповедники ходили от деревушки к деревушке, от замка к замку и бормотали, рисуя свои знаки, да просили милостыню, никому они не мешали. Но кто же знал, что вслед за проповедниками в стоптанных башмаках и с котомками для медяков, с юга придут рыцари веры в кольчугах и с мечами?! И будут жечь, корчевать капища и рубить священные деревья, насаждая истинную веру в их огненного бога и строя храмы из сосновых брёвен. В первый год противостояния, когда рыцари веры впервые появились по эту сторону болот, ярл Олруд как раз вернулся из похода на север. Быстро собрал фирд* и всех рыцарей со святошами отправил к богам: кого перебили, кого загнали в болота, да они утонули, а недобитые остатки святого войска позорно бежали на юг, далеко за Перешеек. Но король Гидеон отступать не собирался, и вскоре появились новые рыцари, и на границе вспыхнула настоящая война. А вот теперь слуги истинного бога добрались и сюда, в Илла−Марейну, на самый север.
И будь на месте Олинн кто‑то другой, он, наверное, бросил бы этого божьего слугу умирать на той тропинке, и, может, это было бы правильно. Но ворон дал знак именно ей…
Она вздохнула, поправила притороченную к седлу сумку и окинула взглядом каменную гряду, подёрнутую понизу густым лиственничным лесом. Замок Олруд стоит на возвышении, среди скал. От него в сторону моря убегает дорога, петляя между невысоких лесистых сопок. Идёт она на северо‑запад, к заливу. К самой удобной гавани на многие кварды вдоль неспокойного марейнского побережья. А на восток и юг тянутся бесконечные Великие болота Эль. Так‑то жителям Олруда нечего бояться здесь, крепость хорошо защищена со всех сторон. Но смутное предчувствие надвигающейся беды медленно нарастало где‑то в сознании.
Олинн чуть попридержала лошадь на вершине гряды и посмотрела в сторону Перешейка. Может, Великая Эль даст ей подсказку? Ждать ли беды?
Денёк погожий, и дымка отступила, так, что видно стало далеко‑далеко. И, не утопая в тумане, болота сейчас казались бескрайним изумрудным покрывалом из бархата, расшитым багровыми стежками вересковых полян, да отцветающей плакун‑травой. А кое‑где уже начали проглядывать и лилово‑синие стрелки первых осенних ирисов.
В Илла−Марейне конец лета самое благодатное время. Тихое, ясное. Холодное течение уходит от её берегов, а на смену ему идёт тёплое, от которого зимы здесь всегда влажные и туманные. Зато в это межсезонье небо над Олрудом – бесконечная синь, и воздух чист, как слеза. Солнце ласково пригревает мшистые валуны, и хочется упасть в вересковые заросли и лежать, раскинув руки. Вдыхать ароматы спеющих ягод, хвои и густой запах прелой листвы, из‑под которой прибиваются бесчисленные шляпки грибов.
Олинн вдохнула воздух полной грудью и почему‑то подумала вдруг – скоро это всё закончится…
И точно в подтверждение этих мыслей, лошадь забеспокоилась, подрагивая шкурой – налетели пауты полакомиться свежей кровью, и Олинн замахала руками, отгоняя и назойливых кровопийц, и дурные предчувствия.
Некогда ей валяться среди вересковых зарослей!
Она ещё раз глянула в сторону Перешейка и пустила лошадь вниз по тропинке, пролегавшей между огромных валунов в зелёных пятнах мха и разлапистых папоротников. Нужно торопиться.
Из замка она прихватила с собой копчёной оленины, куропатку, хлеба и сыр – хватит им с Торвальдом на два дня. А монах…Вряд ли он что‑то сможет есть. Уж точно не сейчас. Но если он всё‑таки очнётся, то из куропатки она сварит похлёбку.
