Рябиновая невеста
Она вздрогнула и проснулась, и даже сразу не поняла, где находится. Так явственно ноздри чувствовали дым, а лицо – огонь.
− Куда ночь, туда и сон! – пробормотала она, отгоняя кошмарное видение и ещё не осознавая, что оно могло значить.
За окнами уже серело раннее утро. От неудобной позы затекли плечо и шея, и руки она почти не чувствовала. Перевела взгляд и увидела, что её запястье по‑прежнему удерживают сильные пальцы монаха. Кажется, он так и проспал всю ночь, держа её, словно на привязи.
Она осторожно высвободила руку и отползла, закатывая рукав и разглядывая кожу на запястье в тусклом утреннем свете.
Да уж! Синяк выступил знатный.
Но зато дыхание монаха выровнялось и перестало быть хриплым. Он дышал сейчас тихо, почти не слышно. Олинн потянулась и дотронулась пальцами до его лба. Сильный жар ушёл.
– Ну вот, голубчик, и хорошо. Дальше ты уж сам. А мне пора, − прошептала она, вставая.
Но, прежде чем уйти, осторожно отвернула плед и заглянула под одну из повязок на его груди. Мази и мох сделали своё дело. Раны уже не выглядели настолько безобразно, и Олинн даже удивилась – никогда не видела, чтобы заживление шло так быстро.
– Вот, здесь отвар, если очнёшься вдруг − выпьешь, − прошептала она и поставила большую глиняную кружку в изголовье у лежанки.
Ещё раз посмотрела на монаха и подумала, что надо бы попросить Торвальда привезти ему какую‑нибудь из своих рубах. Хоть старую. А то…
В Олруде много больших и сильных мужчин, но тело монаха выглядит так, будто вытесано из куска скалы. И нет никаких сомнений в том, что под этой кожей прячется огромная сила. От этих мыслей ей стало как‑то не по себе. Но не то, чтобы страшно, а скорее, неловко от того, что она с таким жадным любопытством разглядывает могучие плечи раненого мужчины.
Ему точно нужно привезти какую‑нибудь одежду!
Олинн снова укрыла монаха пледом и сказала, уходя:
− Я в замок поехала, но вечером вернусь. Надеюсь, ты придёшь в себя, Бьорн, и мы распрощаемся.
Торвальд на её предложение привезти монаху что=нибудь из своей одежды только фыркнул. Посмотрел на Олинн, прищурив единственный глаз, дёрнул кончик бороды, заплетённой в косичку, и спросил:
− Бьорну? Ты что, уже и имя ему дала, пичужка? С чего вдруг? Он тебе не ручной зверёнок. Не привязывайся к нему. Ярл Олруд, может, вообще велит его вздёрнуть на воротной балке − в назидание королю…
− Отец не повесит божьего человека, − уверенно ответила Олинн.
− Ты будто не знаешь Белого Волка! Ещё как повесит! И я бы его повесил. Так что бросила бы ты это дело, а уж коли охота с кем возиться, так я скажу − замуж тебе давно пора. Стоило бы ярлу и позаботиться об этом. Выбери себе мужчину по нраву, а я перед ярлом похлопочу. А то хочешь, сам подыщу тебе доброго мужа, крепкого и надёжного…
− Ох, Торвальд, бросил бы ты заниматься сводничеством, − в тон ему ответила Олинн и, усмехнувшись, добавила: − Свахам усы не идут.
− Зря ты, пичужка, − Торвальд погладил усы и, подмигнув, добавил: − Уж я в мужчинах разбираюсь. И вволю бы мёда попил на твоей свадьбе.
− И не надейся! – лишь рассмеялась Олинн в ответ, направляя лошадь по тропинке. – Мне сводники с усами не нужны! А понадобится найти мужа, так и сама справлюсь!
***
Весь день она бегала по замку, как белка в колесе, и круговерть хозяйственных дел не оставляла времени на раздумья. И даже приснившийся ночью кошмарный сон как‑то позабылся. Пришли подводы с севера, с кораблей, что причаливают в Серебряной бухте. Привезли лён, ячмень и ещё много всего, и всё это нужно было пересчитать и проверить. Проследить, чтобы заперли в кладовых, а потом ещё записать в книгу. Расставить снадобья, прочитать письмо от отца с наказом, что отправить к Перешейку, и собрать туда новые подводы. Но нет‑нет, и закрадывалась шальная мысль: как же там Бьорн? Не стало ли ему хуже? И она не знала, почему так тревожится об этом монахе. Стоило о нём подумать, и она сразу же смотрела на ладонь, туда, где растаяла серебряная звезда, но никаких следов от неё не осталось.
Когда закончился обед и большая зала опустела, Олинн только‑только добралась до стола. И едва успела наспех перекусить, как в дверях появилась Фэда – её единокровная сестра. Она впорхнула, как птичка, подбежала легко и опустилась рядом на лавку. Расправила складки голубого платья с белым шитьём на груди и, оглянувшись на двери кухни, откуда доносился звон котелков, заговорщицки зашептала:
− Ах, Линна! Я так счастлива! Просто не могу молчать! Я должна обязательно всё тебе рассказать!
− Что случилось? – Олинн отодвинула пустую миску и посмотрела на сестру.
Та сияла, как только что отлитая серебряная бляха, а значит, если и случилось что‑то, то, видимо, хорошее, слава Луноликой!
− Ярд Бодвар дал добро Хельду на наш брак! – торжественно прошептала Фэда. − Сказал, что как только Перешеек покроет вода и туман, он приедет к нашему отцу с брачным подношением! Ох, Линна! Я сегодня молилась полночи, чтобы отец побыстрее вернулся!
− А твоя матушка? Что сказала эйлин Гутхильда? – спросила Олинн, подумав, что мачеха явно не знает об этом, иначе ей бы ещё утром выдали тысячу заданий по подготовке замка к будущему пиру.
− Ох, что ты! Матушка, как только узнает, так сразу же запрёт меня на пять замков! И скажет, как бы чего не вышло, да от дурного глаза! Ты же знаешь, какая она суеверная! Я только тебе рассказываю, не хочу, чтобы кто‑то проговорился ей. А ты меня не выдашь! Дай я тебя обниму!
Сестра обняла её в радостном порыве, и Олинн в ответ улыбнулась. От того, как сияет Фэда, ей и самой стало даже как‑то теплее. Фэда, она всегда такая искренняя, так и не скажешь, что она – старшая дочь суровой Гутхильды. Уж чего‑чего, а лукавства, как ни странно, в ней не было ни капли. Хотя красоту матери она унаследовала сполна. Сегодня она вся просто сияла. Золотистые волосы, перевитые серебряными бусинами, были уложены на голове как корона. В ушах – янтарные серьги, и такая же россыпь янтаря на шее. И когда смотришь на неё, кажется, что Фэда спустилась из светлых божественных чертогов, только крыльев не хватает за спиной. Не даром же её считают самой красивой девушкой от Перешейка до Серебряной бухты.
− Ладно, ладно, − улыбнулась Олинн и отстранилась, разжимая объятия, − испачкаешь своё платье, я только что из кладовых пришла, видишь, вся в муке. А свадьба? Когда ты хочешь свадьбу?
Олинн встала, отстегнула от пояса кольцо со связкой ключей и стянула огромный передник, который не успела снять, садясь за стол.
− Я думаю, на Рябиновый день, − мечтательно ответила Фэда.
Рябиновый день – лучше не придумаешь. День всех свадеб и осеннего равноденствия. И до него времени совсем немного осталось. Рябиновый день – удачное время!
