Сдаюсь твоим рукам

Я была одинокой, несмотря на то, что много времени проводила в кругу монахинь и Лейла навещала меня. Тоска по маме стала такой сильной, что я заболела. Резко поднялась температура, аппетита не было, я лежала и мечтала умереть. Сара с помощью своей силы уменьшала тоску, монахини терпеливо ухаживали за бедной девочкой, но становилось легче, лишь когда Лейла проведывала меня.

Я ужасно тосковала по ней и одновременно завидовала. Сестра стала той отдушиной для отца, которая согревала родительское сердце. Лейла жила во дворце первой жены, и мне казалось несправедливым, что за мной придет советница и я стану безликим божеством, а сестра будет жить с отцом и, когда вырастет, выйдет замуж за богатого, красивого мужчину. А что будет со мной? Порой я жалела о своем поступке, но стоило увидеть Лейлу, прижать ее к себе, вдохнуть родной запах, как понимала, что снова поступила бы так же.

Папочка редко бывал в храме, но если и бывал, то проходил мимо дочери, облаченной в чадру, а я так надеялась и мечтала, что отец обратит внимание. Надеялась и ненавидела все сильнее день ото дня за предательство. «Уничтожу не только страну, но и наложницу, и ваших детей. Отомщу за мамочку», – клялась я про себя.

Новая возлюбленная поглотила все внимание короля. Шептались, что для нее построили дворец из золота, и как только вторая супруга отца умрет от болезни, папочка женится на рабыне. Так и случилось. Теперь ненависть навсегда поселилась в моем сердце, а Сара обеспокоенно хмурила брови. Но мне было все равно, у меня появилась цель. Я мечтала о пятнадцатилетии, чтобы стать ближе к осуществлению мести.

За сутки до моего дня рождения за мной пришли по приказу отца, чтобы сначала проводить к матери, а потом к Лейле для прощания с ними. Отец отказался от встречи с дочерью.

Закуталась в чадру, села в паланкин, который несли восемь здоровых чернокожих рабов, в окружении охраны отправилась наконец‑то к маме. Сердце билось от волнения и счастья. Я мечтала об этом дне, задумалась о встрече и вздрогнула, когда рядом появилась советница Сара.

– Веста, прежде чем ты встретишься с матерью, ты должна кое‑что знать о ней.

Мне было все равно, что скажет полубогиня, думала лишь о том, как увижу и прижмусь к мамочке.

– Семь лет назад сгорел твой дом, а твою мать похитили…

Я уже привыкла к безликому лицу Сары и решила, что даже лучше будет, если и я стану такой, чтобы никто не видел мою лысую голову и обгоревшее лицо. Советница немного помолчала, а потом продолжила:

– Ее нашли через несколько дней в пустыне купцы.

Я внимательно слушала: наконец мне открывали правду.

– Как выжила твоя мама, не понимал никто, но вот ее рассудок спасти не удалось.

– Что?

– Веста, твоя мама сошла с ума.

Сошла с ума! В голове не укладывалось. Что сделали с ней те бандиты, как издевались над мамочкой? Я боялась даже представить.

– Твой отец бросил на поиски похитителей лучших шпионов и воинов, они нашли бандитов в соседнем городе, зарезанных в одной из гостиниц. Король умолял меня пролить свет на ту роковую ночь, но, к сожалению, это не в моей власти.

По грустным ноткам в голосе Сары понимала, что она не обманывала.

– Почему вы не вылечили ее? – прошептала я.

– Лечила, но твоя мама вспоминала тот день и снова сходила с ума.

С колотящимся сердцем я разглядывала серое здание и боялась представить встречу с матерью. Стало не по себе оттого, что она меня не узнает.

Ворота открылись, и нас с полубогиней встретили медработники и проводили к главному врачу.

Больница для душевнобольных разделялась на части, в первой – место приготовления пищи и кладовые комнаты, вторая предназначалась для хранилища лекарств, в ней же было отведено место для отдыха врачей, в третьей – комнаты для больных. Все палаты имели выход к центру, где располагалась сцена для музыкантов. Два раза в неделю для больных совершенно бесплатно устраивали музыкальные представления. Считалось, что мелодия благотворно влияла на душевнобольных.

Отец с уважением относился к врачам и построил не одну больницу, где бесплатно лечили и раздавали лекарства. Палаты также были поделены на мужские и женские. Здесь получали лечение люди и другой веры.

Поэтому я не удивилась фонтанам, садам, щебетанию птиц и приятным запахам благовоний. Было ощущение, что я попала в один из богатых домов, а не в больницу для умалишенных.

Врачом оказался небольшого роста старик с бородой. Одет он был в удлиненную рубашку и широкие штаны белого цвета, головной платок, тоже белый, удерживаемый толстым шнуром. Доктор, оказывается, ждал нас и сразу проводил в палату к маме. И чем ближе была встреча, тем страшнее становилось. Я хотела увидеть маму и в то же время боялась.

Палата была просторная, на двоих пациенток. Окна выходили в сад больницы, поэтому комнату заливал дневной свет. Одна из женщин в голубой одежде и такого же цвета платке стояла у окна. Вторая, в черном одеянии, сидела на кровати, качаясь из стороны в сторону, и что‑то бормотала себе под нос.

– Мама! – вырвалось у меня.

Я была уверена, что женщина возле окна и есть моя мама, но пациентка обернулась и удивленно приоткрыла рот. Сделав глубокий вдох, перевела взгляд от незнакомки на кровать, где сидела душевнобольная.

– Мама? – тихо повторила я и замолчала.

Говорить не могла. Это была она. Моя мамочка. Но как же изменилась женщина, которая подарила мне жизнь. Безумные глаза, так похожие на мои, даже не смотрели на дочь. Родное лицо искажено маской безумия, беззубый рот искривлен ухмылкой. Села на кровать напротив женщины, в надежде, что ее взгляд остановится на мне, но мамочка лишь сильнее закачалась и громче забормотала неразборчивые слова.

– Мама, – протянула руку, чтобы дотронуться до самого дорогого человека, как женщина взвизгнула и отпрянула.

Теперь безумные глаза со страхом смотрели на меня. Мама забилась в угол и затряслась от ужаса. Я не могла даже обнять ее на прощание.

– Идем, Веста, – позвала Сара, а я все никак не могла найти в себе силы подняться.

Не такой представляла встречу с дорогим человеком.

– Идем.

Позволила советнице вывести меня из палаты, было слишком горько, чтобы сопротивляться.

– Поплачь, Веста, будет легче, – услышала шепот полубогини.

Но глаза оставались сухими, лишь казалось, что сердце разрывалось на множество кусочков, и от невыносимой боли хотелось кричать. Кричать, а не плакать. А еще отомстить. Всем. Особенно главному предателю – отцу.

– Поедем в храм, или желаешь проститься с Лейлой? – поинтересовалась Сара.

– К сестре, – в горле пересохло и першило.

И мы отправились во дворец первой жены короля, но возле расписных ворот Сара остановилась. Кулон на шее советницы засветился зеленым огнем, и со словами «Я нужна королю» полубогиня покинула меня.