Сердце лета

Мы ехали прямо посередине и теперь выстроились друг за другом по правую сторону. К нашему удивлению, машина притормозила. Медленно опустилось тонированное стекло, и, увидев лицо водителя, я чуть не грохнулась.

– Подвезти? – спросил Степа, который сидел на пассажирском.

Его светлые волосы и глаза оттеняло ярко‑голубое поло. Алик, он же урод Красильников, был одет в широкую черную футболку, которая углубляла цвет его изумрудных глаз.

– Да мы не… – собрался ответить Андрей и тотчас обернулся.

Прямо за машиной Алика ехал пикап Добрыденя.

– Закидывайте велосипеды! – кивнул Степа в направлении Мишиной машины.

И чего это они без своей женской группы поддержки? Ах, точно. Тут‐то я и заметила Кристину в пикапе. А вот Ульяны не было.

– Как‐нибудь сами, – фыркнула Милена и закрутила педали.

Мы с Аней последовали ее примеру, а эти двое… предателей действительно закинули велосипеды в открытый багажник и уселись в машину Красильникова.

– Чтоб им пусто было! – снова буркнула Милена.

– Аглай, а вы с Аликом встречались после того случая с лошадью? – поинтересовалась Аня.

– Упаси боже. Я и сегодня не надеялась его встретить.

Машины обогнали нас, и, конечно, Алик прожег меня взглядом, а затем так газанул, что вся пыль полетела нам в глаза.

– Идиот…

– Тебе не кажется, что он уделяет твоей персоне слишком много внимания? – деликатно спросила Аня, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Воронцова, еще что‐нибудь в этом духе, и уже никакая Ведьмина мазь тебе не поможет, – рассмеялась я и дала деру.

Минут через десять, когда машин и след простыл, мы увидели почерневшие, разрушенные дома. На Сорокиной горе когда‐то жили цыгане, но после того, как в тысяча девятьсот шестьдесят первом году по селу прошелся смерч (наиредчайшее явление в этих краях), табор перебрался в другое место. И тогда некий мимо проезжавший Сорокин решил отстроить целое село. Он собрал бригаду мужчин, у которых не осталось домов после смерча и ввиду других обстоятельств, и общими силами они возвели целую деревню.

– Кажется, все вон там, – задумчиво произнесла Милена.

Ее слова подтвердились – перед самым уцелевшим домом припарковались знакомые машины. Дело в том, что спустя сорок лет смерч прошелся по селу во второй раз, что навевало на мысли о проклятой земле, ведь стихия затрагивала исключительно Сорокину Гору. Большинство семей к тому времени перекочевали в Курск, кто‐то в другие города, а кто‐то в нашу деревню.

У дома перед нами, единственного, еще остались крыша и стены, даже в одном окне сохранились стекла. Я знала, что смерч унес жизнь многих людей, и было как‐то не по себе осознавать, что… возможно, мы первые, кто тревожит покой этих мест. Дома здесь когда‐то были красивые, расписные, с яркими ставнями, однако теперь мы видели лишь развалины и запущенные сады вокруг. Было трудно пробираться сквозь высокую, густо разросшуюся траву.

– Напомни, что мы здесь делаем? – нервно спросила я у Милены.

– Мы… ищем приключений! – ехидно улыбнулась она и спрыгнула с велосипеда.

Оставив своих механических друзей, мы вошли в дом. Я заметила, что Кристина с Женей остались в машине, сводная сестра Красильникова с недовольным лицом раскуривала сигарету.

– Наверное, такой цаце негоже ступать в такие руины… – подметила Анька.

Внутри дом хорошо сохранился. Как и в любом другом деревенском доме, нас встретили сенцы, уставленные гигантскими сундуками и чемоданами из натуральной кожи. Сундуки у деревенских жителей считались предметом сакральным и стоили довольно дорого. В них прятали ценные вещи, украшения, приданое, посуду или что‐то очень близкое сердцу. Дальше стояла длинная скамья, а за ней располагалась дверь, ведущая в кухню. Мы шли на цыпочках, словно боялись быть пойманными непонятно кем.

Я глубоко вдохнула аромат старого опустевшего дома. Удивительно, ведь каких‐то десять лет назад здесь царила жизнь! Воображение рисовало картины домашнего быта покинувшей его семьи.

Парни уже вовсю обшаривали кухонные ящики, даже заглянули в печку, но не смогли вскрыть сундуки. Пока.

– Здесь, кажется, жили дети. – Аня указала на две маленькие кроватки в большой комнате. На них не было перин, но лежали мягкие игрушки. Жутковатые пыльные одноглазые игрушки.

– Долго же вы! – так громко сказанул Андрей, что мы подпрыгнули.

– Чего шумишь? – спросила Милена.

– А кто нас услышит? Духи? – хохотнул Андрей и пошел осматривать шкаф.

На полу валялись осколки выбитых окон и несколько деревяшек, упавших с обветшалого потолка. Наверняка смерч похозяйничал и здесь. Я только надеялась, что к тому времени семья успела покинуть село. Подойдя к комоду, покрытому изодранной грязной красной скатертью, я увидела рамки с черно‑белыми фото. На одном мужчина держит на плечах двух маленьких дочерей. На втором он же обнимает красивую невесту. На третьем лишь его портрет: густые черные брови, такие же усы, проницательный взгляд исподлобья. А рядом я заметила наградной лист в рамочке: «Федорищев Петр Иванович»…

Я отшатнулась.

– Гайка? – подошла Аня. – Ты чего?

Милена тут же взяла в руки фото.

– Красивый мужчина.

– Был, – выдавила я.

– С чего ты взяла, что он умер?

– Прочтите. – Я протянула им наградной лист.

Девочки прочли и уставились на меня в недоумении.

– Петр Иванович. Ни о чем не говорит?

– А должно? – покосилась Милена, еще раз обегая взглядом фото.

– Господи, память у вас, как у рыб, – фыркнула я.

– Так объясни…

– Аглая?

Я вздрогнула, услышав голос Алика за спиной.

– Что?

Он явно хотел что‐то сказать, но тут объявился Степа и хлопнул его по плечу.

– Ну что, на второй этаж?

– Здесь есть второй этаж? – в ужасе спросила Аня и подняла глаза.

Потолок наполовину обвалился.