Серые земли Эдема. Избранники Армагеддона – II

Слабый свет серебрился на каменных плитах пола, край узкого, как бойница, окна сиял белизной. Монах посапывал рядом, задрав черную бородку к невидимому потолку. Я встал и, придерживаясь за неровную стену, стал спускаться. Входной двери у башни не было, и все вокруг казалось заброшенным. Наверное, здесь давно никто не жил и забредали только туристы. Все‑таки я немного отошел, прежде чем расстегнуть пижамные штаны.

И замер.

Поодаль виднелась грубая загородка из камней, наверное для скота. Местами она была разрушена, и внутрь затекал серебристый свет. В одном из проемов стоял камень чернее и выше других. Что‑то странное было в его форме: сверху будто голова, а выступающие треугольники, словно уши… Камень шевельнулся, и блеснули два зеленых изумруда – глаза! Я опомнился уже в комнате, когда тряс Симона за плечо.

– Там… – еле выговорил я. – Там огромный пес.

Монах сел, глянул на меня, а потом одним прыжком оказался у окна. Долго смотрел, и лицо было очень бледным в свете луны. И осталось совершенно спокойным.

– Ты уже видел таких, – чуть погодя сказал он. – Со мной тебе нечего бояться. Скоро утро, пора собираться в путь. Поешь.

Он нарезал на полиэтиленовый пакет куски белого сыра, тот был упругим и приятно солоноватым. Запивали из фляги Симона – к моему удивлению, там оказалась не вода, а терпкое красное вино.

– Из новоафонских виноградников, – ответил он на мой невысказанный вопрос. – Тебе надо побывать там, Андрей. Конечно, в гостинице лишь монастырский комфорт: жесткие постели и несколько кроватей в комнате. Зато, как красиво вокруг! Дорога к Афонской горе идет в тени кипарисов, над лесом голубеют маковки монастырских церквей. Возле ворот дорога вымощена разноцветной плиткой, а весь двор устлан камнем, словно ковром. Стены собора святого Пантелеймона украшены изумительными фресками голубых и золотистых тонов. Выше светятся белизной стены Нагорного монастыря, к нему ведет портик, украшенный прекрасными изображениями святых. Дальше виден холм, засаженный масличными деревьями, и еще один храм – апостола Симона Кананита. По преданию, на этом месте погребен сам апостол, один из учеников Иисуса Христа. Неподалеку искусственный водопад, струи воды вьются как кудри девушки, и он служит для получения электричества. Весь монастырь освещается им после захода солнца – белые здания посреди темной южной ночи…

Лицо Симона слабо светилось, а мечтательный голос звучал все тише и наконец умолк. Я слушал с удивлением: неужели столь райские уголки сохранились в разрушенной войной Абхазии? И откуда вино – ведь говорил, что давно там не был? Симон убрал остатки сыра в рюкзак.

– Пора! – голос снова звучал по‑деловому. – Переоденься, но пижаму здесь не оставляй, спрячь в рюкзак.

Когда мы вышли из древней башни, я боязливо поглядел в сторону загородки, однако проем меж камней в этот раз был пуст. Симон сделал мне знак подождать, зашагал в ту сторону, наклонился и как будто что‑то поднял. Косясь на него и не отходя от башни, я справил малую нужду, а когда Симон снова махнул рукой, поторопился следом.

Симон зашагал прочь от башни по едва намеченной тропке. Луна светила тускло, туман поднимался снизу, монотонно шумела река. Вскоре тропа круто пошла вверх, и у меня опять заболели икры, а дыхание стало с шумом вырываться из груди. Хотя я взмок от пота, но чувствовал, как становится все холоднее.

Наконец выбитая меж камней тропка стала более пологой, в волнах тумана впереди что‑то засветлело. Я сделал еще несколько шагов и остановился. Ледяная стена перегораживала ущелье, а снизу из черной расселины вырывался бурный поток. Я понял, что подошли к языку ледника. Симон деловито протянул мне альпинистские кошки, дальше предстояло карабкаться по льду.

Грязный лед подтаял, по нему стекали ручейки. Днем они, наверное, превращались в бурные потоки. Ледяной склон был не особенно крут, и зубья кошек легко входили в ноздреватую поверхность, но подъем на высоту в несколько десятков этажей оставил меня совсем без сил. Наверху я увидел обширную белесую поверхность. Симон уже пересекал ее, однако у темной трещины остановился, поджидая меня.

– Мы почти пришли, – сказал он. Дыхание его было совершенно ровным.

Еще несколько десятков метров, и впереди показался каменистый склон. Я взобрался на четвереньках, волоча ледоруб, и упал лицом в откуда‑то взявшуюся густую траву…

Очнулся от тепла на спине и сразу почувствовал боль во всем теле, словно меня во второй раз избили. Перед глазами покачивались крупные желтые цветы, которые почему‑то не пахли. Я со стоном перевернулся на бок и увидел, что солнце стоит высоко в небе, а я лежу на заросшей альпийскими цветами террасе над грязно‑белой поверхностью ледника. Тут на фоне живописной картины появились грязные гамаши, так что я нехотя перевел взгляд выше. Симон изучающее рассматривал меня, и вид у него был недокормленный, но решительный: смуглое лицо, черные усы и бородка, ввалившиеся глаза. А я‑то думал, что все монахи толстые.

– Надо идти? – вяло поинтересовался я.

– Пока нет. – Симон присел на корточки и указал на соседний хребет. На нем блестели ледяные полосы, а выше будто ползла черная муха.

– Вертолет, – пояснил Симон. – Ищут, куда высадить засаду.

Я испугался: – А вдруг полетит в нашу сторону?

– Возможно, – так же равнодушно сказал Симон.

Вертолет покружил и скрылся за гребнем.

– А теперь быстрее! – прошипел Симон, вздергивая меня на ноги. – Надо укрыться и переждать, пока не улетит к другим перевалам. Ледник замаскирует тепловой след, но у них есть фотоэлектронные датчики движения. И конечно, бинокли.

Я вяло удивился эрудиции монаха – с чего это он изучал технику для слежения? – но встал и поплелся за Симоном. Под скалами проходила еле заметная тропка, и лежали большие валуны, под бок одного мы и забрались. Что‑то меня обеспокоило…

– А почему тропа мало хожена? – наконец сообразил я. – По ней ведь много туристских групп должно проходить к перевалу.

Симон глянул на меня, и в глубоко посаженных глазах мелькнул зеленый огонек.

– Этот перевал… посещается редко, – наконец сказал он.

– А мы пройдем? – встревожился я. Читал описания сложных перевалов, без специального альпинистского снаряжения там делать нечего.

Странный монах медлил с ответом, а потом вдруг повернул голову. Вибрирующий гул наполнил ущелье. Темная туша вертолета с обманчивой легкостью выплыла из‑за гребня и повисла над грязной поверхностью ледника. Я сжался, а машина поводила тупым носом, будто принюхиваясь, и я различил даже лица пилотов за ромбовидными стеклами кабины. Симон потащил меня глубже под валун.

– Мы на фоне нагретой солнцем скалы, – прошептал мне в ухо. – Аппаратура нас не видит.

А я и не понял, почему мы втиснулись между скальным откосом и валуном. Вряд ли нас было легко различить среди камней даже в бинокль. Вертолет недовольно взревел, наклонился и ушел вниз между скальными гребнями.

– Пошли! – дернул за рукав спутник.