Соболево. Книга первая

– Я и сам не особо‑то уверен в том, что мог бы в такое поверить. Но это было. А дальше – только хуже. Чем дольше отец не спал, тем чаще я слышал его разговоры за стеной. Время от времени он уходил на недельку‑другую назад, в палату, и с новыми силами повторял эксперимент. Всегда выглядевший опрятно, он стал похож на неряшливого алкоголика. Забывал мыться, менять одежду, даже есть забывал. В один прекрасный день он вернулся с очередного эксперимента. Я открыл дверь и увидел на пороге пророка. Клянусь, я видел пророка, а не отца. Приглядевшись я, конечно, узнал его, но поначалу я подумал, что мертвец из карантина вернулся с того света и не на шутку испугался. Вскоре после этого случилась точка невозврата.

– Невозврата куда? – уточнила Ксения.

– Отсюда. Из области Его власти, Его… Желания. Отец вломился ко мне ночью. У него была истерика. Он мешал слова с отрывистыми вздохами и брызгами слюней, с текущими слезами и надрывным голосом. Он кричал, что это не он. Не он пишет в дневнике, что это не его слова. Кричал, что не знает того, что там написано. Я вжался в угол кровати и…

– И что? – чуть подождав, спросила Ксения.

– Я обмочился. Ты же понимаешь, что об этом никто не должен знать?

– Да, пап. Это же давно было!..

– Не важно!

– Хорошо, хорошо. Даю слово.

– Он этого даже не заметил. Схватил меня за руку и вытащил из кровати. Тащил меня, не слыша моих криков, до самого своего стола, где всучил мне дневник и заставил читать. Я не смог. Это было невозможно. Записи велись на непонятном языке, пусть и русскими буквами. Какие‑то рисунки там были, но что было нарисовано – этого мой мозг понять не мог, он отказывался воспринимать такие неправильные формы, они явно были не от мира сего, как мне тогда показалось. Я даже не смог бы ответить на вопрос, как отец мог их нарисовать? И в словах, и в рисунках всё было чужое, все нездешнее. Я так ему и сказал, что не могу. А он: вот именно! – говорит, – И я не могу! Потому что это не мои мысли, говорит, и не я их сюда написал. Рука моя, говорит, но не моей головой это всё выдумано. Упал, отполз к стене и начал рыдать. Я, пользуясь моментом, убежал из дома. Ночевал у одной знакомой бабки. Утром я нашёл его на том же месте.

Ксения подняла ноги на край кресла и обхватила колени руками. Ей стало по‑детски жутко. До смешного страшно. Из слов отца значило, что Виктор, её дед, кажется, сошёл с ума. Когда‑то давно, но это случилось. Это случилось ещё даже до её рождения, когда ее собственный отец был мальчишкой десяти лет. Но как это возможно, – задавалась вопросами Ксения, – Как это может быть правдой, если сейчас он управляет такой сложной структурой, как Орден, и всё, что к нему прилагается? Ведь он общается с ней как человек в здравом рассудке, а его ум способен дать фору любому молодому гению в Соболево.

– И тем же утром начался заключительный эксперимент. Так что, – отец усмехнулся, – скоро конец моей сказочке. Дослушаешь до конца?

– Конечно, пап, говори. Не думаю, что смогу уйти отсюда, не дослушав. Всё, что ты говоришь, это что‑то новое. Что‑то, о чем я не подозревала, и если это правда…

– Есть сомнения? – перебил её Егор.

– Нет, сомнений нет, но ты же понимаешь. Нужны доказательства, чтобы окончательно убедиться. Я вижу поступки Виктора, и могу утверждать, что он точно не сумасшедший. Он всякий раз судит разумно, принимает взвешенные решения…

– Это не он принимает их, – снова перебил Егор, – Ты разве не слышала? Только что я говорил, что…

– Да! Я слышала, я слышала. Это не он, это что‑то… – Ксения попыталась подобрать нужные слова, – Что‑то в его голове, да? Но это бы значило, что Виктор сумасшедший. Шизофреник. Шизофрения имеет свойство прогрессировать, и к сегодняшнему дню он был бы, скорее всего, полностью невменяем.

– Он не шизофреник. Он одержим Ахнаиром, – прошептал старик со всей присущей ему серьезностью.

Ксения уставилась на отца стеклянными глазами, упала на спинку кресла и задумалась.

– Твои слова, они… – наконец произнесла она, – подразумевают существование сверхъестественных сил.

Отец ничего не ответил. Он просто продолжил рассказ.

– Он заперся в подвале нашего дома. Не взял с собой ничего, кроме теплой одежды и спального мешка. Мне было поручено спускать ему еду с уже добавленным составом, и к моменту, когда он поедет, как те собаки, дать ему второй состав. Так же, с едой или водой. Риск сойти с ума больше не пугал его. Кажется, к тому моменту он уже перешёл эту черту. Спать я там больше не оставался. Ночевал у той же бабки. Ты её не видела, она умерла очень скоро после всего этого. Мария Михайловна её звали. Спасибо ей большое. Всё шло спокойно. На 19‑ый день приёма состава, отец потерял над собой контроль – перестал говорить, откликаться на своё имя, перестал быть собой. Я позвал врача для того, чтобы обезопасить себя, и просто, чтобы не было так страшно. Мы дали ему второй состав. И знаешь что? Он не подействовал. Отцовский мозг как будто сопротивлялся. Виктор начал головой об стену биться, видимо зудело сильно в мозгах, так что нам пришлось связать его и на всякий случай обвязать голову полотенцами. Он стонал день и ночь, ночь и день. От заката до рассвета. От рассвета до полуночи и так по кругу. Не помню сколько дней. И головой мотал. Так же, как собаки. Каждый раз, когда я пересекал порог дома, я погружался в царство страданий. Он стонал, глухо бился об стену, пытался вывернуться из наручников. Ему хотелось к воде. Но одним пасмурным утром я, наконец, застал его спокойным. Он посмотрел на меня ясными глазами, такими же ясными, как в то утро, когда мы пошли в больницу, где нам впервые показали пророка, и когда он еще не был одержим всем этим. Такой у него был взгляд. И он сказал мне тогда, что кто‑то ему всё объяснил. Мне поплохело. Я спрашиваю, что объяснил? А он мне отвечает, что есть у него только два выхода из сложившейся ситуации. Первый – выпить первый состав и услышать Его, но уже на совершенно ином уровне. Второй – не выпить, говорит, и сегодня ночью Он разорвёт, мол, мой разум и я умру. А потом добавляет: если мы хотим жить, нам нельзя уезжать, Егор. Нельзя. И вырубился. Доктор ему что только не колол – разбудить мы его не смогли. И когда уже он ушел, посоветовав мне просто дождаться, когда отец проснется, я, будучи напуганным ребенком, дал ему первый состав. Лишь бы он не умирал! Я был уверен, что он найдёт выход, тешил себя этим. Отец очнулся сразу. И после этого я прежним его никогда уже не видел, – тут отец не сдержал слез и едва не зарыдал в голос, – Я не знал тогда, что вот так всё обернётся!

Ксения бросилась утешать отца.

– Этот состав, его дают на причастии? – тихо спросила Ксения.

– Да. Разбавленный, но это он. Микро дозами быстро никто топиться не бежит. Ну, за исключением некоторых излишне восприимчивых личностей. Что с ними дальше происходит, ты сама знаешь.

Ксения кивнула.

– Примерно раз‑два в месяц Симеон проводит "праздничные" службы, на которых действие первого состава сбивают вторым.

– И тех, кто не способен был прийти самостоятельно, навещают церковники, проводя им причастие на дому, – кивнув, подвела итог Ксения.

– Да.

Капитан локтями уперлась в колени и обхватила руками голову.

– Ты теперь понимаешь, почему я всегда пытался тебя отговорить от вступления в Орден?