Сокрытые

– Да, обещаю, – пробормотала я, – ты будешь представителем!

– Значит, решено.

Он резко притянул меня к себе и поцеловал в губы, скрепляя уговор. Вода, стекающая с его волос, капала на мое лицо, прочерчивая тонкие дорожки к шее. Между нами двоими начали появляться никому кроме меня не видимые нити. Их сверкающий танец завораживал, я не могла оторваться от человека, которому они принадлежали, да и не понимала, зачем нужно отрываться, если мир накрывает плотная пелена тумана? Через такую чужим не пробраться, только свет нитей пульсировал в ней, то исчезая, то вспыхивая вновь.

– Один месяц, Марта! – прошептал Рив и побежал прочь по улице.

 

Глава вторая

 

Остатки видения протянулись вслед за Ривом легкой дымкой, а потом окончательно растворились в ливне. Я поднялась в свою квартиру, сняла в прихожей мокрые туфли и пальто. Из кармана выпала забытая статья; я порвала ее на кусочки и подбросила вверх к потолку. Отправлю Риву файл по электронной почте, пусть отредактирует его или, не открывая, удалит. А может быть, и пальцем не пошевелю: у меня отпуск! Платье прилипло к ногам и мешало двигаться; я с трудом вылезла из него, да так и оставила валяться на полу, подниму завтра утром, или послезавтра, или через неделю. Кого оно теперь волнует? У меня отпуск! Я надела любимую пижаму и без сил упала в кресло, стоящее в гостиной. Впереди был целый месяц, который мне предстояло посвятить книге: я уже представляла, как провожу часы, полностью погрузившись в работу, как разворачиваю удивительную историю день за днем, страницу за страницей, слово за словом. Ее герои пока не имели имен, характеров и лиц, но постепенно оживали в моей голове, застенчиво перешептываясь не слышными постороннему уху голосами. Месяц, у меня есть месяц! Есть все, о чем я мечтала сегодня утром: возможность и время. Неужели я не найду, о чем писать, за целый месяц? Найду, конечно! В столе лежит столько набросков, заметок, незаконченных рассказов… а еще на губах до сих пор ощущается поцелуй Рива. Пожалуй, за месяц я смогу забыть это недоразумение.

Не знаю, кто придумал мое кресло, но его конструктору нужно вручить медаль за безграничную любовь к людям; кресло создали для того, чтобы кто‑то лежал в нем и лениво размышлял, не отвлекаясь на боли в спине или затекшую шею. Когда зазвонил телефон, я нехотя приподнялась и перевела взгляд на стену: часы показывали одиннадцать вечера. Еще даже не ночь! Для звонков поздновато, но телефон не унимался. Пришлось подойти к аппарату и снять трубку.

– Алло, – сказала я, с трудом подавив раздражение, но звонкий голос на другом конце провода тут же привел меня в чувство.

– Привет, моя Эм! – Джилл почти кричала, стараясь заглушить фоновый шум и разговоры. – Наконец‑то ты дома! На мобильный принципиально не отвечаешь, да?

С Джиллиан Флеминг мы дружили с самого детства. Еще девочками мы вместе носились по улицам Калмси, ходили в одну школу, доверяли друг другу все наши секреты и однажды, разрезав указательные пальцы кухонным ножом, на крови поклялись никогда не расставаться. Давным‑давно нам показалось несправедливым, что ее имя сокращается, а мое нет. Мы немного поломали головы, перебирая разные варианты, а потом Джилл обратила внимание на подпись в моей тетради «Принадлежит М. Кержес» и расхохоталась. Так появилась Эм – первая буква от Марты.

Когда мы учились в старших классах, родители Джилл погибли в автокатастрофе, поэтому ей пришлось перебраться в Лардберг, к тетке, которую она хорошо знала и любила. Однако совместная жизнь не задалась: девочка‑подросток безумно горевала, оставшись сиротой, а опекунша категорически не желала заниматься воспитанием чужого ребенка и, едва племяннице исполнилось восемнадцать лет, попросила ее съехать. Больше они не виделись. Распрощавшись навсегда с последним членом своей семьи, Джилл поселилась в студенческом общежитии от университета, в котором изучала право, а вечерами подрабатывала, составляя шаблонные документы для одного адвоката. Он‑то и предложил ее кандидатуру на вакантное место помощника юриста в компании, где работал сам. Джилл переехала в квартиру поближе к офису и трудилась не покладая рук, твердо решив добиться успеха. Бумажная работа в четырех стенах наскучила ей быстро, поэтому, сдав выпускные экзамены, Джилл взялась вести дела о расторжении брака.

Подруга часто сетовала, что люди совсем перестали бороться за любовь и сдаются, едва появляются первые трения и разногласия. Она не понимала, как можно просто взять и выбросить время, проведенное вдвоем, словно оно ничего не значило, или расставаться второпях, перебрасываясь оскорблениями, швыряясь вещами и уничтожая неокрепшие чувства ненавистью. Джилл не оправилась от потери родителей и в память о них старалась спасти всех, до кого могла дотянуться, а работа адвокатом здорово ей в этом помогала. Встречаясь с клиентами, она каждый раз надеялась залатать брешь в чужих отношениях и тем самым подарить детям шанс вырасти в полной семье, иметь маму и папу. Иногда план спасения действительно срабатывал, что, разумеется, не очень нравилось руководству Джиллиан: все же платили юристам за участие в судебных процессах, а не за счастливый финал. Но Джилл в такие моменты преисполнялась значимостью, и это ощущение ее словно окрыляло. В ответ на претензии коллег она лишь загадочно улыбалась и ловко расписывала плюсы мирного исхода дела, подтверждая свои слова следующим удачно заключенным контрактом. Слухи о честной девушке, которая не стремится выжать побольше денег из чьего‑то несчастья, затягивая бракоразводный процесс, а наоборот, возвращает в семьи гармонию, разлетались по Лардбергу и приносили компании новых клиентов.

Самое печальное, что при всех очевидных достоинствах характера и привлекательной внешности Джилл не знала покоя: в ее сердце зияла глубокая незаживающая рана. Ни друзья, ни развлечения, ни профессиональные успехи не могли восполнить страшную потерю и удовлетворить потребность в любви. Из‑за этого Джилл постоянно ввязывалась в короткие романы со странными, а порой даже опасными типами. Складывалось впечатление, что каждый из ее ухажеров прекрасно разбирался в женских слабостях и самозабвенно этим пользовался. Ни один не дорожил ей, все только тянули деньги, морально изматывали и, получив свое, исчезали. Много лет личная жизнь моей подруги шла по одному печальному сценарию: периоды восторженной влюбленности в самом начале отношений быстро сменялись длительными переживаниями, а заканчивались мучительными расставаниями. Временами Джилл впадала в отчаяние, проклиная род мужской, но в душе по‑прежнему верила в исцеляющую силу настоящей любви, которая, словно в сказке, в конце концов обязательно настигнет принцессу или же сумеет расколдовать жестокое чудовище. Нужно только подождать. И хотя тот самый единственный никак не позволял себе появиться на горизонте, Джилл ждала его. А если ждать становилось невмоготу, покупала бутылку приторно‑сладкого ликера и шла ночевать ко мне. Измученное сердце болит меньше, когда есть с кем разделить одиночество.

Чем старше мы становились, тем больше ценили дружбу, поэтому всегда находили возможность встретиться, не тратя время на глупые отговорки, продиктованные ленью, и могли болтать часами обо всякой ерунде, если одна из нас того хотела. Последний раз мы виделись восемь дней назад, накануне командировки Джиллиан в Сарфелд, крупный промышленный центр в шестистах километрах. По всей вероятности, там стряслось что‑то из ряда вон выходящее, раз подруга так настойчиво звонила.

– В чем дело, Джилл? – пришлось довольно грубо прервать ее сожаления о поразившей меня в самом расцвете лет глухоте.