Сокрытые

– Да брось, Марта, ты же не видишь ничего вокруг, – резко бросил он. – Люди изо всех сил тянутся к тебе, а ты едва удостаиваешь их вниманием. Ты вежливая, обходительная, но это обычная маска: ты держишь всех на расстоянии, никому не можешь открыться. Сама посуди, тебя обожают читатели, друзья, коллеги, а ты будто бы считаешь это ерундой, и оценить тебя должны будут когда‑нибудь потом, за гораздо большие заслуги. И лучше не тебя, а вообще, кого‑нибудь другого. Ты не хочешь понять, что есть те, кто любит тебя прямо сейчас, и не все готовы ждать годами, пока наступит твое идеальное потом. Ты во всем такая, и я не понимаю почему! Тебе приходят в голову отличные идеи, а ты большую часть отбрасываешь, даже не проработав. И к себе так же относишься. Совсем не ценишь. Вот скажи, ты обратила внимание, как весь паб смотрел на тебя, когда мы пришли?

– Да, – уныло пробормотала я.

– И о чем подумала? Только ответь честно.

– Мое платье не подходит для этого места, – призналась я неохотно.

Рив удовлетворенно кивнул, наклонился вперед и постучал пальцем по столу:

– Вот именно! – он постучал еще раз. – Платье! Да людям плевать на платье, будь оно хоть самым лучшим в мире. Они смотрели на тебя, Марта! Без тебя любое платье – тряпка!

– Прекрати кричать, – зашипела я, – на весь зал слышно! Чего ты хочешь от меня? Сам знаешь: я не всегда придаю значение своим успехам, но на этот раз все куда сложнее! На этот раз мне страшно, Рив! А вдруг ничего не выйдет? Вдруг я напишу ужасную книгу и все испорчу? Вдруг тот успех – случайность, простое стечение обстоятельств? Я не собираюсь останавливаться на достигнутом, просто нужно время! Нужна идея, по‑настоящему отличная идея, одна удачная мысль, а ее‑то и нет.

Нервы накалились до предела. Вместо жизни мне подсунули фальшивку. Так не должно быть.

Я швырнула вилку на тарелку. И почему я оправдываюсь? Моя ненаписанная книга касается только меня и никого другого, запомни ты это, Беккер, заруби на носу и не лезь ко мне больше! А если память сбоит – запиши в ежедневник или на лоб себе приклей бумажку! Легко тебе изводить подчиненную: и работай, давай, почти без выходных, и тут же книги сочиняй, да побыстрее, а то я заждался! И полюбезничай со всякими денежными мешками, и по сторонам смотри внимательнее, когда по улице идешь, вдруг я где‑то рядом, в двух шагах, а то я потом брошу вот так невзначай: «Ах, что бы у нас могло быть, давай‑ка подумаем!» Ничего не могло, ты сам виноват в этом!

Рив сидел, обхватив голову руками. Я физически ощущала его паршивое настроение: воздух вокруг нас словно наэлектризовался и впивался в мое тело сотнями тончайших иголок.

– Скоро вернусь, – сказала я, поднимаясь. – Надо проветриться, иначе мы разругаемся.

Я очень злилась на Беккера, пока шла между столиками к выходу, и от этого снова разболелась голова. Что‑то невыносимо кололо в самый мозг, глаза резал даже тусклый свет паба, звуки музыки и громкие голоса подвыпивших посетителей едва достигали моих ушей, сердце бешено колотилось. «Да кем он себя возомнил? – думала я, напрасно пытаясь успокоиться. – Разве можно так обращаться с друзьями или кто мы там друг другу?» Я глубоко вдохнула и сжала кулаки, сдерживая подступающие слезы, этих прозрачных предателей, подлых соленых доносчиков. Не хватало еще расплакаться у всех на виду, у него на виду. «Нет‑нет, все в порядке, ничего особенного не случилось, – уговаривала я себя, – ну повздорили немного, не впервой, помиримся». Но внутри уже бушевал ураган, он разламывал меня на куски и, вовсю звеня ими как легкими осколками, уносил их куда‑то вниз, под ноги, и еще ниже, в кромешную тьму. Под ней не было ничего: все уничтожил этот ураган, а взамен мне досталась лишь бесконечная черная пустота. На воздух, быстрее на воздух, нужен выход, кто‑нибудь знает, где здесь выход? Здесь вообще есть кто‑нибудь? Я в отчаянии обернулась, ища глазами Рива, но вместо знакомого лица увидела мощные разноцветные потоки, расползающиеся во все стороны. От неожиданности я пошатнулась, но оторвать взгляд уже не смогла, и тогда потоки начали вливаться в меня, словно в бездонный сосуд, предназначенный специально для них. Они заполняли тело изнутри, разливались по венам, встраивались в кости, облепляли кожу плотной массой, мешая пошевелиться, но я и сама тянулась к ним, жадно впитывала их и на мгновение почти перестала дышать, превращаясь в один из потоков. Его полотно показалось сотканным из прочных нитей. Каждая переливалась сотнями оттенков и находилась в постоянном движении. Нити быстро сменяли друг друга, проникая в самую глубину потока и вытекая измененными, раз за разом совершая бесконечные циклы преобразования. Я поплыла по сверкающему течению, мечтая прожить остаток дней в этом наваждении, ведь ничего прекраснее я еще не видела. Вперед, вперед, что же мелькает там, за огнями? Где‑то вдалеке появился смутный силуэт хрупкой женщины в синем платье. У нее было мое бледное лицо, мои волосы, моя фигура, и почему‑то я не знала никого красивее. Я любовалась ей восторженно и умиленно, сожалея лишь о том, что никогда не смогу стать хоть немного на нее похожей. Она скорбела о чем‑то, а у меня сжималось сердце от бремени несчастья, хотелось громко закричать, встряхнуть ее и прогнать тяжелые мысли, но желание быстро исчезло, а внутри раскрылось ясное понимание, узнавание того, кто смотрел на меня. Эти нити шли от Рива, а я видела мир его глазами. Все тут же встало на места. Волна чужой внутренней силы накрыла меня с головой, и я возликовала, упиваясь ею. Я веселилась и смеялась в голос, но не слышала ни звука. Ощущение силы внезапно пропало, теперь во мне мощно пылал гнев: Рив злился и на меня, и на самого себя, но это быстро затерялось среди вереницы лиц, проносящихся мимо. Кто они такие? Может быть, я влезла в воспоминания Рива, а может, это гости паба, сидящие вокруг, но постепенно лица сменил яркий свет. Что‑то пряталось в нем! Что‑то очень сильное, долгое время тщательно запрятываемое в такие глубины души, что само его существование превратилось в постоянную борьбу с железной волей Рива. Я улыбнулась: сейчас‑то Беккер проигрывал, а его тайна изо всех сил рвалась на свободу. С каждым мгновением свет разгорался все ярче и быстрее, как лесной пожар на ветру в жаркий день. Я не могла разобрать смысл видения, тянулась дальше, беззвучно крича: «Отпусти, отпусти, Рив, покажи мне», – и погружалась все глубже и глубже в бесконечность чужой сущности. Мне казалось, еще немного – и я смогу ухватиться за нужную ниточку, распутать ее, пройтись по ней невидимыми пальцами, и тогда наконец‑то узнаю, кто же такой Рив Беккер.

– Марта, Марта, очнись! – раздалось где‑то поблизости.

Меня настойчиво звали по имени, возвращая в реальность. Сверкающие нити тускнели, гасли одна за другой, становясь пепельно‑серыми, и растворялись в проявляющихся очертаниях обстановки паба. Я зажмурилась, открыла глаза, опять зажмурилась. Я делала так снова и снова, чтобы избавиться от пелены, застилавшей взор, прежде чем поняла, что Рив стоит напротив и трясет меня за плечи.

Рядом крикнули:

– Вытяжку включите в кухне, задымили все!

Я схватилась рукой за голову, пытаясь унять боль. Она в самом деле потихоньку уходила, глаза снова привыкали к свету. Рив осторожно повел меня к нашему столику.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Всегда в порядке, – выдохнула я и окончательно пришла в себя. – А почему ты спрашиваешь?

– Ты мне скажи! Застыла посреди прохода, еще немного, и упала бы в обморок. – Беккер немного отодвинулся и критически осмотрел меня. – Давай‑ка съездим к врачу, это не нормально!

– Нет‑нет, все в порядке, – снова заверила я его, – просто голова закружилась, здесь довольно душно. Нужно побыстрее выйти на воздух. Я, пожалуй, прогуляюсь до дома. Созвонимся завтра.