Солнце в пятом доме

На паре по рисунку я заметила, что Глеб то и дело бросает взгляды в мою сторону. Он, как обычно, сидел почти напротив меня. Вчера у нас почти состоялся поцелуй. А сегодня мне было немного неловко находиться рядом с ним. Чувствовалось какое‑то напряжение, которое образовалось тогда, когда мы готовили с ним пирог, и оно никуда не ушло. Сейчас, когда он сидел далеко от меня, я немного расслабилась. Но эти его взгляды… Причём Глеб не делал никаких движений головой или руками, так что я не могла понять, чего он хотел. Под его взглядами я уже просто сидела красная, почти как помидор, и не могла сосредоточиться на рисовании.

Когда пара закончилась, Глеб подошёл ко мне.

– Я тут кое‑что нарисовал. Для тебя, – сказал он и протянул лист.

Вероятно, это что‑то было на оборотной стороне. Я задержала дыхание и взяла его. Там была нарисована девушка. Темноволосая девушка сидела за мольбертом и… Погодите‑ка…

– Это что, я? – поражённо вымолвила я.

– Кто же ещё? – улыбнулся Глеб.

Действительно, а зачем ещё он пялился на меня всю пару? Я снова покраснела и не могла посмотреть Глебу в глаза. Сердце забилось чаще, чем положено.

– С‑спасибо, – только и смогла выдавить я из себя.

Боже, этот рисунок заслуживал большего, чем простое «спасибо»!

– Никто никогда раньше не рисовал меня, – добавила я.

– Всё когда‑то бывает в первый раз.

Глеб взял меня за мои холодные немного дрожащие от волнения руки. Я наконец подняла глаза, а он улыбался. Почему он такой замечательный? Я приподнялась на носочках и чмокнула его в щёку. Мои губы немного укололо щетиной, но я задержала это прикосновение. Ладони были влажными от волнения, и я испугалась, что испорчу рисунок. С ума сойти, рисунок меня!

– Я рад, что тебе понравилось, – сказал Глеб, когда я опустилась.

Как же дрожали мои коленки.

 

 

***

 

Мне удалось выудить для себя ключи от аудитории у преподавательницы по рисунку на пару раз в неделю. Конечно, я согласовала это с расписанием других студентов: никого не должно быть. А ключи нужно было вернуть охраннику. Она замолвила за меня словечко, но удостоверение в залог всё равно пришлось оставить.

На занятиях мы уже приступили к рисованию головы, и я открыла на телефоне файл книги, которую рекомендовал Глеб. Всё‑таки он был одним из лучших в рисовании, стоило прислушаться к его советам. В аудитории было жарко: окна выходили на юг, и всё помещение заполнилось солнечным светом. Я любовалась тем, как лучи ложатся на реквизиты и на бюст Сократа, который мне предстояло рисовать. Я начала построение на парах, но мне никак не удавался кончик носа.

В дверь постучали. Хотя стук был тихим, я всё равно вздрогнула. Створка открылась, и показалась голова Глеба.

– Что это ты тут делаешь? – спросил он и зашёл.

В руках у него было два контейнера. Кажется, я снова забыла пообедать, потому что примчалась сюда рисовать, как только закончились пары.

– Угадай, – съязвила я и принялась дальше пытаться рисовать нос Сократа, по ходу подглядывая в книгу на телефоне.

Глеб поставил контейнеры на один из стульев рядом, подошёл сзади и стал смотреть, как я страдаю. Я нервно вздохнула: не люблю, когда кто‑то стоит над душой, когда я занята.

– Учиться по книге мне сложнее, – сказала я, отложила карандаш, прислонилась спиной к спинке стула и потянулась.

Как же болела поясница! Глеб подошёл ближе и мягко положил руки мне на плечи, а затем несколько раз помял их, прямо как тесто для того малинового пирога. Я блаженно закатила глаза.

– Вот это напряжение, – сказал он. – Мышцы твёрдые, как камень.

Он взял соседний стул, приставил его рядом с моим, сел и продолжил массировать.

– Можно возьму тебя в рабы, который всё время будет мять спину? – спросила я.

Я услышала, как Глеб ухмыльнулся, а потом он переместил ладони к моей пояснице и надавил пальцами именно там, где болело больше всего.

– Ай! – поморщилась я.

– Типичный очаг боли при твоей позе.

Он немного ослабил давление и принялся круговыми движениями растирать это место. Я почувствовала расслабление и прикрыла глаза. Но тут я ощутила, как он положил одну ладонь прямо на кожу под кофтой. Я вздрогнула от прикосновения, а он продолжил. Так было гораздо лучше и приятней.

– И что за поза у меня?

– Я заметил, что ты рисуешь носом, когда у тебя что‑то не получается, – сказал Глеб.

– Что это значит?

– Ну давай, покажи, как ты сидишь.

Он убрал руки. Я обернулась к нему. Глеб ждал, сложив руки на груди и откинувшись на спинку. Я взяла карандаш с полочки мольберта и только приложила грифель к бумаге в том месте, где должен быть нос Сократа, как услышала голос Глеба:

– Замри!

Я послушалась. Он снова положил руки мне на плечи, а потом потянул назад, одновременно расправляя их и раскрывая грудную клетку. Тут я осознала, насколько скрюченная сидела всё это время. Глеб обхватил своей ладонью мою правую кисть, держащую карандаш, и поднял его к рисунку.

– Видишь, карандаш не достаёт. Он должен свободно скользить по бумаге на расстоянии вытянутой руки.

Глеб толкнул стул, я вместе с ним подвинулась ближе. Наши руки с карандашом снова поднялись к рисунку.

– Вот, – тихо сказал Глеб.

Его лицо было рядом с моим правым ухом, и я почувствовала его дыхание. Глеб вернул мою руку туда, где планировался кончик носа, и начал делать штрихи, только вместо карандаша у него была моя рука, держащая его. Я почувствовала, как легко она двигается, линия за линией.

– Нос можно представить в виде трёх шаров, один большой, – Глеб говорил спокойным низким голосом, и мы нарисовали этот шар, – и два маленьких, – мы наметили ещё два шарика по бокам от большого. – Соединяем их плавными линиями… и получается…

– …нос, – сказала я.