Сопрано и флейта. Оратория в прозе

– Может, в туфлях останетесь? – оторопело спросил Саня, он явно был не готов к такому сценарию. – Почему хинкал?

– У меня муж дагестанец, – разрушая намеченную атмосферу томного вечера, ответила

Люба, – хинкал часто кушаем, поэтому и спросила, спасибо за тапки…

Нужно сказать, что Люба научилась отшивать за многие годы с момента ее раннего взросления по сей день похотливых особ. Ее сильная глубокая сексуальность еще не вырвалась наружу и не обрушилась на какого‑нибудь несчастного счастливчика, все это еще только предстояло. Александр явно не подходил на роль такого субъекта. Одним своим переобуванием она отправила все похотливые планы будущего партнера на дальнюю дистанцию. Ну, он был готов терпеть… Уж очень сильно она подходила ему на роль предполагаемой будущей жены… Он уже и представлял завистливые взгляды друзей и знакомых при их появлении. Надо сказать, что все пошло не совсем так, вернее, совсем не так, как представлял себе Саня…

 

Глава вторая

 

С ходу бастион взять не получилось, и Саня приступил к осаде. Совместно с Любой они организовали компанию с нежным названием «Музыкальная гостиная». Теперь они были почти неразлучны. Чуть не каждый день они ходили по встречам с разными представителями тогдашней бизнес‑элиты. Саня начинал разговор, потом подключалась Люба! Как уже говорилось, ждать она не могла совсем, поэтому вступала, несмотря на все мольбы Сани, тогда, когда считала нужным. Это, кстати, относилось и к ее профессиональной деятельности. Запеть на пару тактов раньше было для Любы в порядке вещей. Дирижеры ее опасались, поэтому заранее показывали глазами: «Я тебе отдельно кивну, молчи пока». Александр не пользовался авторитетом дирижера, как, собственно, и никто из людей на земле, попадавшихся ей на пути. Кроме, может быть, ее учителя Анисимова, корифея советской оперетты. Совместные походы по многочисленным кафешкам и ресторанам в центре Москвы на данном этапе очень устраивали Саню. Одна из частей его проекта по заарканиванию Любы состоялась. Их видели вместе и спрашивали: «Это кто?» Саня многозначительно улыбался, делал легкое движение головой, что‑то среднее между кивком и мотанием в сторону, и обстоятельно смотрел в глаза собеседнику, мол, неужели не догадываешься? Он познакомил Любу со всеми друзьями, родственниками, даже с мамой. Друзья, видя долгосрочное их совместное передвижение, спрашивали прямо:

– Сань, ну, ты ее уже того, чирикнул?

– Нет… – с явным неудовольствием отвечал он.

Его лицо делалось кисло‑презренным. Дурни похотливые. Речь идет об искусстве. Планов своих он, конечно, не выдавал, да и никто особо его и не подозревал в желании жениться, было это как‑то нелепо предполагать. Все друзья его на тот момент были женаты, некоторые не по одному разу, и предполагать, что кто‑то ищет себе именно жену, не приходило и в голову. Дела же компаньонов, как ни удивительно при таком альянсе, начали двигаться. Саня мастерски рисовал бюджеты, диаграммы роста доходов, Люба темпераментно убеждала всех, что важнейшим из искусств является опера, применяя перед началом встречи неопровержимый аргумент: заходя в помещение, она оглядывала потолок и стены и с непререкаемым видом выдавала фразу: «Интересно, какая здесь акустика?» – после этого во всю мощь своих луженых связок выдавала фиоритуру в удобном ей диапазоне. Если кто‑то имел счастье слышать сопрано с природно поставленным голосом в метре от своего уха, имеет представление о производимом эффекте. От неожиданности может смести со стула. Это производило нокаутирующий эффект. Люди исподволь начинали понимать, почему залы так неистово аплодируют по окончании оперного спектакля. Все становились рады, что все кончилось… и можно идти в гардероб. Но это в театре… Из кабинета так просто эта парочка выйти дать не могла. Чем‑то они напоминали приодевшихся лису Алису с котом Базилио. Так что некоторых удавалось уговорить. Концерты они проводили в московских усадьбах, придавая мероприятиям натянутый лоск. Нужно сказать, что почти всем зрителям нравилось. Музыканты были высококлассные, певцы – лучшие солисты своих театров, качество было очень высоким. Саня натужно пытался руководить процессом. Люба во всю силу своего взбалмошного характера стремилась этот процесс разрушить. На этой почве каждый концерт проходил для них в исключительно нервозной обстановке с полным приложением сил. Ругались они беспощадно. Хотя называли друг друга исключительно на «вы». Оба были, да и есть, исключительно настырны в достижении своих «хотелок», поэтому после долгих препирательств Сане приходилось уступать, ибо Люба всегда шла олл‑ин. У нее такое жизненное кредо: в спорной ситуации ставить на кон все. Не считаясь с перспективой, что все же можно и потерять. Мстил Саня по‑еврейски. Он обсчитывал Любу. Благодаря тому, что ей было очень скучно проверять таблицы с дебетом‑кредитом, он просто ее дурил. С каждого концерта он брал себе десять тысяч долларов, а Любе давал три. Так вот он понимал работу компаньонов пятьдесят на пятьдесят. Он же тоже художник, он так видел! Деньги он обналичивал у своего друга Марка. У того был небольшой, но достаточно доходный бизнес, связанный с интерьером, собственное производство и офис на Зубовском бульваре. Семья Марка жила в Германии, а сам он мотался туда‑обратно, как на вахту, по две недели. Они были знакомы со студенческих времен, хотя учились в разных институтах. Связывало их кавээновское прошлое. Вместе в далеком 1988 году ездили выступать под эгидой башкирского сельхозинститута в Москву. Где их безжалостно вывели на команду МГУ и опустили на задницу самым тривиальным способом. Вырезали в трансляции все заключительные фразы. Зрители плевали им вслед, когда они вернулись в Уфу, позор был неизгладимым. Марка впечатлило во время поездки и совместного похода в буфет, что у Александра деньги хранились в кошельке на защелочке, который он почтительно разглядывал перед тем, как достать оттуда рубль. У всех остальных в обычной жизни деньги хранились просто в кармане. Потом им довелось готовить вместе закуску к выпивке после репетиции, и оба сошлись на том, что нужно придать пьянке некую эстетику: решили делать канапе из черного хлеба, шпротного паштета и костромского сыра. На этом и сдружились. Приятельствовали в Уфе, пока Саня защищал диссертацию, а Марк «бизнесил», пытались совместно заработать денег, поругались, Александр уехал в Лондон, Марк в Берлин, и оба вернулись в Москву, найдя веские причины оставить жен с детьми в благословенных странах, а самим рвануть на свободу. Москва тогда сильно к этому располагала. Такая жизнь на две страны приятелей очень устраивала, чего не скажешь об их женах. Обоим приходилось выкручиваться… Они были ровесники, выходцы из одной среды и культуры, можно сказать, жили оба недалеко от Арбата на съемных квартирах, и интересы на тему женского пола и легкой выпивки по любому поводу сильно их сближали. Дружба их раскололась об Любу, но об этом позже. В данный момент им было чуть за сорок, заработки позволяли вести веселую жизнь, и они не гнушались этим пользоваться. В описываемый момент оба были влюблены, что не мешало Сане искать жену, так как его избранница не собиралась выходить за него замуж. А Марк вообще не рассматривал возможности круто менять свою жизнь, просто не было в планах. За подобную легкомысленность впоследствии пришлось тяжело расплачиваться, законы сохранения работают везде и неумолимо. За все приходится в жизни платить. К сожалению, это вовсе не банальность, а суровая правда жизни.