Табу на любовь, или Сломай меня
В двух словах озвучиваю свои планы и явственно ощущаю, как в солнечное сплетение врезается лютая ненависть. Словно по щелчку, мы с Лехой переносимся в далекое детство и снова готовимся драться за игрушки до первой крови, месить друг друга на ринге и всеми возможными способами сражаться за внимание матери.
Фаталити, твою мать!
Глава 6
Дарина
– Ты продолжаешься видеться с Русланом?
– Угу.
Я снова сижу на кухне Леськиной съемной квартиры, поджимаю под себя ноги и кутаюсь в наброшенный на плечи плед. Вырисовываю озябшими пальцами узоры на светло‑голубой керамической кружке и каюсь подруге в смертных грехах. Она же суетливо мечется между плитой и столом и норовит вот‑вот спалить успевший подрумяниться вишневый пирог.
Аромат сдобы ползет по тесной комнате и щекочет ноздри, а я не чувствую даже намека на аппетит. Только и могу, что лить в себя теплую травяную жидкость.
– А он?
– По‑прежнему ничего не знает. Я хотела во всем признаться, но не смогла.
Опускаю понуро голову и с досадой рассматриваю красующееся на безымянном пальце золотое кольцо. Я обязательно сниму его на лестничной клетке перед жилищем Руслана и верну на место уже в такси, которое будет мчать меня в проклятый дом.
– Господи, Ринка! Ты хоть представляешь, что будет, если правда вылезет наружу?
– Меня вываляют в смоле и перьях, протащат по базарной площади и забьют камнями. Ага.
Едко ухмыляюсь и, отставив пустую чашку в сторону, методично растираю предплечья. Хоть в помещении и не холодно, меня дико морозит и кромсает колким льдом изнутри. Наверное, всему виной чересчур чувствительный организм. Он знает, что до встречи с младшим Бекетовым остается каких‑то полчаса, поэтому заранее мобилизует всевозможные резервы.
– Сердце кровью за тебя обливается. Может, переедешь куда?
– Разве что на Луну. Там не найдут. И то не факт.
Мысленно примеряю на себя герметичный скафандр и с кривой улыбкой извиняюсь перед приятельницей. Мне стоило держать позорную тайну при себе и не перекладывать на Леську часть ответственности, я же разделила вину на двоих.
– Береги себя, Ринка!
– Ты тоже.
Глубоко выдохнув, я захлопываю за собой дверь и скатываюсь вниз, приходя к одному простому выводу. Бывшая одноклассница, с которой мы на какое‑то время теряли связь, сейчас единственный человек, которому я могу довериться. Грузить маму множащимися проблемами и впутывать ее во всю эту грязь я попросту не имею права.
Родительница же, к слову, словно на расстоянии чувствует мое эмоциональное состояние и звонит чаще обычного. Интересуется тем, чем раньше не интересовалась, вроде нашего с Алексеем питания и режима дня, и то и дело спрашивает, не жду ли я ребенка. От этих разговоров мой желудок непременно скручивается в комок и скудный завтрак просится на волю, но я бодро уверяю ее в том, что все в порядке и никаких серьезных перемен пока не предвидится.
– Вот здесь за поворотом направо, да.
Выпутавшись из паутины липких мыслей, я помогаю уставившемуся в навигатор таксисту и спустя пару минут проскальзываю в просторный холл с серьезным консьержем. В лифте сдергиваю с пальца полоску желтого металла и нервно стучу носком лакированной туфли по полу.
Предвкушение разливается терпким коктейлем по венам, туманит рассудок и будоражит меня всю. Ноги становятся ватными, пульс отбивает хаотичное стаккато, и я буквально висну на шее у Руслана, затаскивающего меня в коридор.
Его мощные ладони впечатываются в мою талию, колено расталкивает бедра, горячее дыхание опаляет покрывающуюся мурашками кожу. И я стремительно падаю в поглощающую нас бездну и не узнаю собственный хриплый голос, шепчущий что‑то до безобразия порочное.
Как день от ночи отличающийся от моего мужа этот Бекетов будит во мне грубую чувственность, задевает самые потаенные струны и надавливает на те точки, о существовании которых я раньше не подозревала.
Скоро Руслан исчезнет из моей жизни, так почему не взять от нашей близости максимум? Почему не освободиться от въевшегося в подкорку страха и не слететь с катушек? Хотя бы на несколько дней. Пусть.
Достигнув линии невозврата, я выпускаю на волю все потаенное, выжимаю себя досуха и то же делаю с глыбой‑Бекетовым. Я рассыпаюсь на мелкие осколки в его ловких сильных руках, взмываю ввысь перепуганной птицей и камнем падаю вниз, потому что канаты надежно привязали меня к мужчине с черными, как сама ночь, глазами. Еле дышу, наблюдая рождение сверхновой, и оставляю глубокие царапины‑борозды на его спине.
И есть во всем творящемся между нами что‑то хрусткое, острое, уязвимое. Готовое превратиться в серый пепел‑прах от одного неосторожного слова‑вздоха, движения.
– Дарина, ты самая настоящая ведьма. В средневековье тебя бы обязательно сжег на костре какой‑нибудь инквизитор.
– Сам меня и спалишь. Пошлешь к дьяволу в ад.
Горько хмыкаю, отчетливо представляя разделяющую нас пропасть, о которой Руслан еще не знает, и устало сползаю вниз по стене. Истратив все нервы, захожусь в гулком истерическом хохоте, и никак не жду, что Бекетов сядет рядом и зафиксирует мой подбородок горячими пальцами.
– Э нет, девочка. Я спущусь в ад, если ты вдруг отправишься туда без меня.
Не дышу. Не говорю. Практически не существую, растворяясь в опасной бездне антрацитовых омутов. Хапаю больше, чем могу вместить, и лихорадочно выпускаю воздух из легких, с горем пополам восстанавливая дыхательные функции.
Прикосновения Бекетова, грубые и жгучие, доламывают стержень внутри меня и окончательно подчиняют чужой воле. Вынуждают позволять Руслану все и убеждают безропотно молчать, что бы он ни сделал. Перебросил бы через плечо, швырнул бы на примятую постель и оцарапал бы трехдневной щетиной мой подбородок.
– Мне пора.
