Третий не лишний

– Сколько времени? – хриплю спросонья.

– Полдвенадцатого, – , хмыкает Тёма, с разбега прыгая в кровать, – вот ты дрыхнуть!

Это да! Я типичная сова, а Темка какой‑то гибрид – вечером сова, а утром жаворонок. Ему хватает четырех часов в сутки, чтобы выспаться и чувствовать себя бодрым.

– Мне в универ съездить надо, – бормочу с улыбкой, чувствуя, как его шустрые руки быстро пробираются под одеяло.

– Представь, что я тебя не разбудил, и ты проспала.

Я люблю утренний секс, и гад этим умело пользуется. С головой ныряет под одеяло и, растолкав мои ноги, припадает ртом к скрытой трусами промежности.

Низ живота схватывает тугим спазмом. Я раскидываю бедра и хватаюсь руками за изголовье кровати. Тёма знает меня наизусть, выучил, когда сам знакомил меня с миром секса.

Нашел единственный, но очень действенный способ заставить меня испытывать оргазм.

Давление кончика языка на ластовицу трусов, медленные поглаживания и нежный прикус плоти через ткань.

– Тё‑о‑ом…

Сгибаю ноги в коленях и толкаюсь ему навстречу. Слышу из‑под одеяла голодное рычание и чувствую, как промокшее белье сдвигается в сторону.

Я ненавижу издавать звуки во время секса, поэтому жмурюсь и впиваюсь зубами в собственную ладонь. Волшебный язык Тёмы разгоняет по телу жаркие волны. Мешая мои соки со своей слюной, влажно вылизывает мою киску и плавно толкается внутрь пальцами.

Я выгибаю спину и, скользнув одной рукой под одеяло, запускаю пальцы в его волосы. Он обожает, когда я так делаю и понимает это как знак, что я на грани. Ускоряет движения языка и добавляет еще один палец.

Пучок оголенных нервов, над которым он так усердно трудится, доводит горячий ком в низу живота до кипения и взрывает его ошеломляющим наслаждением.

Я дергаюсь и стискиваю бедрами его голову. А Артем, вонзившись пальцами в мои бедра, выпивает мой оргазм до последней капли. Только после того, как мое опустошенное тело обмякает, он поднимается на колени, эффектно стягивает футболку, расстегивает ширинку и приспускает джинсы, освобождая налитый кровью член.

Наблюдаю с улыбкой. Смотрю, как, плотоядно облизываясь, он водит по нему рукой. Двигается ближе и шлепает им по генерирующему последние сладкие импульсы клитору.

Удар… второй… и после третьего врезается в меня до упора. Двигается, думая только о себе. Я поощряю – подмахиваю тазом и впиваюсь губами в шею, когда он накрывает меня сверху.

Кончает с рыком и матами. Громко, как он любит. Содрогается всем телом и на некоторое время отключается.

– Слезай с меня, – шепчу тихо, – мне в универ надо.

– Ммм… щас, Крис, размотало жестко…

Даю минуту. Обвив его ногами, слушаю, как постепенно успокаивается сердце.

– Ромео звонил… – сообщает, наконец, перекатываясь на спину, – сегодня выходит.

– Тём, он достал уже…

– Знаю. Вычти из зарплаты… Фил вернулся, видела?

Столь резкий переход на не совсем приятную мне тему выбивает из зоны комфорта и моментально портит настроение.

– А он куда‑то уезжал?..

 

Глава 3.

 

Ненавижу такси. Метро, маршрутки или троллейбусы – что угодно, только не такси. Не выношу нахождения с незнакомым человеком в замкнутом пространстве.

Поднимаюсь из метро, перепрыгивая через две ступени. Накидываю капюшон на голову, потому что в ком‑то веки погода совпала с прогнозом метеорологов и, минуя жилой квартал, сворачиваю на улицу, где находится наш бар.

Захожу внутрь, у порога смахиваю с куртки капли дождя и беру курс на барную стойку, за которой, как ни в чем, ни бывало, стоит Рома.

– Привет, – закидываю рюкзак на стойку и седлаю высокий стул.

– Привет, Кристинка – мандаринка, – проговаривает скороговоркой, – как жизнь?

– Нормально, только задолбалась работать за всяких пьяных Ромео.

– Соррян, больше не повторится, – отбивает, даже не моргнув глазом.

Охренел в край! Никакой ответственности, на работу приходит, когда есть настроение, хамит и язвит. А все потому, что все здесь личные друзья Темочки.

Достало.

– Конечно, не повторится, ты оштрафован на двадцать процентов, – сообщаю, копируя его тон, – еще один залет, пойдешь искать другую работу.

– Двадцать? – расставив широко руки, упирается ими в стойку и подается ко мне, – а че не сорок?

– Еще одно слово, Ромео, и будет сорок!

– А Темыч‑то знает?

– Его распоряжение, – улыбаюсь мило и вдруг чувствую, как в атмосфере что‑то неуловимо меняется.

Ковыряющий мое лицо взгляд Ромы взлетает вверх и устремляется мне за спину.

Мое тело деревенеет, и легкие скукоживаются до состояния пересушенной кураги. От затылка по шее и вниз по спине стекает неприятный озноб.

– Здорово, Фил! – восклицает Рома, выбрасывая правую руку из поля моей видимости.

Ответа не следует, но рукопожатие, очевидно, принимает. Подходит ближе и садится на соседний стул, после чего в фокус моего зрения попадает крепкое плечо и рука, одетые в кожаную куртку. Из‑под рукава виднеется браслет спортивных часов. Ладонь жилистая, широкая.

Я не шевелюсь. Неосознанно тяну носом воздух и не чувствую почти ничего. Влажная кожа куртки, запах мыла и совсем немного лосьона для бритья.

Он не курит, да. Не курит и не пьет. По крайней мере, я ни разу этого не видела. И голос… вспоминаю, когда последний раз я его слышала, и вдруг он раздается совсем рядом от меня.

– Бурковский на месте? – безразличный отстраненный тон, требующий немедленного ответа.

Невольно вздрогнув, поворачиваюсь к нему корпусом.

– Привет.

Коснувшись меня незаинтересованным взглядом, неопределенно двигает головой и снова смотрит на Ромео.

И что это было?.. Абсолютно непонятный жест – не то поздоровался, не то отмахнулся, как от надоедливой мухи.

От унижения на лицо наползает жар.