Трубадура

– Вы же после тренировки, поэтому голодный? – проявил чудеса сообразительности старый профессор. – Турочка, предложи молодому человеку ужин.

И спустя десять минут Степан с отменным аппетитом уминал гречку с тушёной говядиной и овощами, и слушал пространный рассказ Дурова. Если так кормить будут – готов каждый вечер слушать – всё равно про что. Сегодня, например, в честь новоселья, Стёпу знакомили с научными и иными достижениями Павла Корнеевича. Степан даже пару знакомых слов услышал – всё же курс общей физиологии человека им читали.

В общем, Стёпка ел, профессор вещал, Тура молчала. И молча же выдала Степану добавку – когда он поймал себя на попытке вычистить тарелку с густым соусом куском хлеба. Давно не ел такого простого, вкусного и домашнего.

– А вы это зря постеснялись, Степан Аркадьевич, – заметил Дуров, когда внучка со Стёпиной тарелкой вышла из комнаты. – Дочиста всё съесть – это не стыдно.

– Я тоже так считаю, – согласился Степан. – Особенно если очень вкусно.

Он обратил внимание, как Павел Корнеевич сметал крошки от печенья себе в ладонь и отправлял в рот.

– И правильно, – кивнул Дуров. – Нельзя еду оставлять на тарелке. У нас в роду, знаете, все мужчины были как вы – ростом, я имею в виду. Флотских много было. А я, изволите видеть… – он развёл руками. – Метр пятьдесят девять. Потому что тридцать третьего года рождения. Блокада. Голод.

Степан не нашёлся, что сказать. А тут ему принесли добавки. Тарелку он вычистил хлебом до блеска.

За чаем разговор шёл о семье Дуровых. Сначала Павел Корнеевич рассказывал о женщинах старшего поколения – своей супруге и сестре, в самых тёплых выражениях. Потом переключился на дочь.

– Леночка сегодня на дежурстве, увы, не составит нам компанию.

Стёпа этому только рад был – впечатление Елена Преужасная пока произвела такое, что общение с ней хотелось свести к минимуму. Тура при упоминании имени матери и вовсе заметно поскучнела.

– А дежурство – это где? – проявил Стёпа вежливый интерес. Хотя, честно сказать, мрачное лицо Туры было явно тревожным сигналом, но тут уж трудно было выбирать – профессор‑то явно был настроен на общение.

– Леночка в третьей городской работает.

– Врач? – В общем‑то, ожидаемо. С таким‑то отцом.

– Нет, знаете ли… – неожиданно стушевался Павел Корнеевич. – Она, в некотором роде, не совсем врач, и…

Тура фыркнула:

– Елена Павловна охранником трудится. Сидит на входе и проверяет, чтобы все были в бахилах. У нее даже табельное оружие есть, угу. Резиновая дубинка. Она ее даже применять умеет. – И после паузы, прямо глядя в глаза Стёпе, добавила с глумливой интонацией: – По прямому и особенно косвенному назначению.

Стёпа подтекст уловил отчётливо и покосился на профессора. Дуров смущённо кашлянул. Но смолчал. Понял ли неприличный намёк – сказать трудно. Вероятнее всего, нет. Поправил галстук, пригубил чай. И продолжил разговор уже о следующем поколении:

– Самая моя большая беда и боль – это знаете что, Степан Аркадьевич? Что Турочка не стала поступать в медицинский. А ведь у нее способности. Но вбила себе… – Дуров сокрушённо покачал головой.

– А моя самая большая печаль – это то, что ты меня в мореходку не пустил поступать! – делано весёлым тоном произнесла Тура. Кажется, ей стало неловко за свою недавнюю резкость.

– Тура, это совсем не женское дело! – сердито насупил брови дед.

– А во мне, может, дуровские флотские корни заговорили, – парировала внучка. Разговор был явно с давней историей, но Стёпа никак не мог поймать интонацию – шутят или нет? – Или капитанские гены прорезались.

– Тура! – отчего‑то сердито одёрнул девушку Павел Корнеевич. – Подлей‑ка лучше гостю чаю.

Привычку помогать Туре убирать со стола можно было уже считать закрепившейся. Ему буркнули «спасибо» и выдали полотенце – вытирать посуду.

– Слушай… – Стёпа пристроил кружку на примеченное ранее место. – А ты правда, что ли, в мореходку хотела поступать?

– Была такая блажь, – пожала Тура плечиками. – Тогда как раз второй год как стали девчонок принимать. Мечтала, да. Но дальше мечты дело не пошло. Там же математику надо знать, физику. А у меня с этими предметами как‑то не сложилось в школе. – Она вручила Стёпке пустую кастрюлю из‑под гречки и вдруг тихо добавила: – У меня отец капитан.

– Настоящий? – почтительно поинтересовался Степан. Он сам вырос у моря, и уважение к морскому делу впитал с морским воздухом.

– Еще какой настоящий. По морям ходил – Балтийское, Северное, Норвежское, Баренцево. Потом списали на берег.

– Почему? – Вопрос вылетел сам собой.

– Пил, – после паузы просто сказала Тура. – Сильно. – А потом без паузы: – Кастрюлю в тот шкаф. Там, на верхней полке, твоя расписка лежит. И ты про Кокоса обещал рассказать.

– Не кокос, а Кос. – Вообще, на «Кокос» Стёпка реагировал обычно бурно и обидчиво, но сейчас почти не задело. – Я в греческом клубе играл два года. Фамилия – Кузьменко, Кузьма – это от греческого Косма. Так меня и перекрестили в Коса.

Она рассмеялась – мягко, без издёвки.

– А ларчик просто открывался. Греция, значит. Надо же…

Стёпка потрогал рукой на предмет надёжности и устойчивости древний на вид стул, оседлал его и неожиданно пустился в откровения:

– У меня там родственники. Дальние. Дед – грек. Константинас Георгадис. А меня что‑то после армии никуда не брали – играть, я имею в виду. Тухляк был, короче. И я поехал с родней знакомиться. А там, – он щёлкнул пальцами, – р‑р‑раз, и сложилось. Понравился я «Олимпиакосу» – и два года за них играл.

– Ого! – Тура вручила ему несколько ложек и вилок. – А как тут оказался?

– Продали, – пожал плечами Стёпка, старательно вытирая между зубчиками вилку.

Она звонко рассмеялась:

– Продали? В Греции не в курсе про отмену рабства?

– Ладно, поймала, – ответно улыбнулся Степан, укладывая столовые приборы в ящик. – Это называется трансфер.

– И как тебе после трансфера тут?

– Нормально. Мне на родине привычнее. А по деньгам даже выгоднее.

– Знаешь… – Она выключила воду и обернулась от раковины. Оглядела его с ног до головы: верхом на стуле, копна черных кудрей, выразительные глаза и тонкий ровный нос. – Ты похож на грека. Я вот греков себе именно так и представляла.

– Знаешь, – в тон ей ответил Степан, разглядывая ее изящную фигурку в неизменном черном и светлые волосы. «Цвета льна» – вылезло откуда‑то из памяти. – Ты тоже похожа на норвежку. Я норвежцев именно так и представлял.

– Здорово, когда люди не обманывают твоих ожиданий, верно? – сказала она вдруг.

И, пока Стёпка удивлённо таращил глаза, поспешно добавила: – Ты в душ идёшь? Я хочу принять ванну, раз матери нет дома.

– Нет, – качнул головой Стёпа. – Я после тренировки каждый раз душ принимаю.