Трубадура
– Не говори ничего, – Тура махнула рукой. – Даже не знаю, зачем я тебе это всё рассказала. Наверное, чтобы ты понимал, что за человек моя мать. И какой человек мой дед. Тебе же тут жить с нами. А одеяло я тебе завтра сделаю, ага? Потерпишь?
Он лишь рассеянно кивнул, когда она вышла из кухни. Смотрел на чистый стол и ерошил волосы на затылке. И вспоминал собственную мать.
Кадр четвертый. Антониони
Всё красное, всё мёртвое, все друг другу чужие. Как у Антониони. Только ещё страшнее.
Музыка ударила по ушам, едва Тура открыла дверь своей квартиры. Ритмом обойного молотка и запредельным воем – так, что даже и не скажешь сразу, что это музыкальное произведение. Вакханалия какая‑то!
Звуки ада доносились из комнаты нового жильца. И куда дед смотрит? Впрочем, тут без загадок. Снял слуховой аппарат и работает. А если дед без слухового аппарата, то можно в квартире всё что угодно делать – у Павла Корнеевича всё равно в ушах благословенная тишина. Но зато во всем остальном пространстве…
Тура для порядка стукнула. Разумеется, не ответили. И она толкнула дверь.
В небольшой комнате звук сбивал с ног. И когда Степан успел притащить колонки? Она подошла к музыкальному центру и выкрутила громкость. Наступила тишина – почти звенящая.
– Ты чего?
Хозяин комнаты сел на кровати. А до этого лежал. Облачённый лишь в спортивные штаны‑три‑полоски. И – непонятно – в эластичную повязку на локте.
– Степан Аркадьевич, вы в курсе, что музыка играет очень громко?
– Никому не мешало.
Потому что дед глухой, а мать на дежурстве.
– Теперь мешает.
Он только дёрнул голым плечом.
– Твоё счастье, что Елены Павловны нет дома. А то бы тебе устроили грандиозный скандал.
Он снова дёрнул плечом и едва слышно фыркнул. А потом низко‑низко опустил голову. Темные локоны совсем закрыли лицо. Тура, сама не зная зачем, села рядом с ним на постель.
– Стёп… Что случилось?
А что‑то случилось – это фонило очень явно. Сначала дикими музыкальными воплями, а теперь тишиной и опущенными плечами.
– Мы проиграли, – очень тихо сказал Степан. – Из‑за меня проиграли.
– Это как?
– А вот так. – Он все‑таки поднял голову. Медленно. Тупо смотрел на облезлые жёлтые обои на стене. – Команда на меня рассчитывала. А я подвёл.
– Почему?
– Потому что! – Это был уже крик. Вопль. Как те, что звучали из динамиков недавно.
– Объясни.
Она не сводила взгляда с повязки. Поперечные линии – там жилки резиновые, наверное. Фиксирует туго. Кожа из нее выходит выпукло. А там выше повязки – вообще выпукло. Это бицепс. Да, именно он.
– Что объяснять? – Длинные пальцы взметнули девятый вал темных волос на затылке. – Подавали на смерть в пятом тайме. Я должен был выстоять. И… сил не хватило. Не смог.
– А локоть почему забинтован?
– Упал в первом тайме. Неудачно.
И картина нарисовалась сама собой. Помимо воли. Не пойми откуда.
В самом начале… игры?.. Он упал и травмировал руку. А дальше – через боль, через «не могу», на одном только «должен», потому что команда на него рассчитывала – играл. Но всё же это оказалось выше его человеческих сил. Откуда она это знала и поняла? А спроси! Ведь даже примерно не представляет правила игры, и не интересовалась никогда, и даже не возникало мысли на компе посмотреть. Но картинка сложилась мгновенно – из наблюдений, разговоров за чаем. Абсолютно точная и яркая картинка.
– Стёп… – Она легонько притронулась к его руке. – Ты не виноват.
Он обернулся. Вблизи его ресницы кажутся ненастоящими. Таких длинных черных ресниц у парней не бывает. А у Степана они есть…
Она провела ладонью по его бицепсу. И в следующий миг они целуются. Безо всяких там «только губами, без языка», «я только в краешек», «рот не раскрываем, и всё норм». С полным ощущением, что они это делали раз сто до этого. Ровно совпав и попав во всё. В том числе и кончиком языка в пломбу на верхней шестёрке справа.
И именно в этот момент Тура вдруг понимает, где у нее главная эрогенная зона. На руке. Когда нежные чёрные волны волос скользят по ладони и между пальцами. И его руки на ее спине – горячие, настойчивые. И вдруг они переместились на грудь…
У него колючая небритая щека. Об этом сообщает пощёчина. Степан поджимает и без того узкие губы и опускает роскошные ресницы. Недоуменно. Презрительно.
– Секс‑услуги не входят в стоимость проживания! – Тура тоже умеет врезать как следует.
– Я доплачу.
Получи вторую пощёчину!
Тура вскакивает с кровати. Сказать бы что‑то, но ничего на ум не приходит.
– Держи свои руки при себе! – шипит она.
Уже у двери ее настигает тихий голос Степана:
– Здорово целуешься.
Дверью она хлопнула. Музыки больше не слышно.
На кухне Степан делал отжимания.
Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре… двадцать…
Со счета его сбили шаги. Пришлось прерваться и встать.
В дверях стояла Елена Павловна собственной персоной. В тонком коротеньком халате с пояском. Обширный бюст был представлен во всей красе. Практически не оставлял места для фантазии.
Стёпка вытер шею полотенцем. И проклял себя за то, что не надел футболку. Привык заниматься с голым торсом – так удобнее. Судя по взгляду Елены Преужасной – пора отвыкать.
Дама сделала вид, что засмущалась.
